Арт – всегда терапия. Развитие детей со специальными потребностями средствами искусств

Красный Юрий

Как же «расширять» и «приучать» тех, кто заперт в стенах квартир или интернатов? Кто ни разу в жизни не видел моря, не бывал в зоопарке, не смеялся в цирке над проделками клоуна? Вот и посудите, являются ли страхи, характерные для ДЦП, симптомом болезни – или же это симптом, характеризующий состояние нашего общества.

Чтобы не заканчивать наше «путешествие» по правам детей с церебральным параличом на грустной ноте, приведу очаровательные высказывания трехлетней Али Литвин.

Бабушка заплетает Але косичку. В это время у Али выпала из рук игрушка и она говорит:

– Вот если бы у тебя, бабушка, было три рукава, то у тебя было бы три руки и ты смогла бы мне поднять игрушку.

Аля пришла в гости к бабушке Зое, у

которой есть собака Бим. Бима привязали к батарее, чтобы Аля не боялась. Она спрашивает:

– За что его привязали?

– За шею.

– Наверное, ему больно. Может быть, лучше привязать за хвост?

На вопрос, где живут раки, Аля ответила:

– Раки живут в воде, чтобы они не намокли, когда пойдет дождь.

Аля с бабушкой гуляет в лесу. Бабушка Зоя нарвала маленький букет цветов и протянула Але. Аля спрашивает:

– Почему букет маленький?

Бабушка отвечает:

– Ты маленькая, и букет у тебя маленький.

– Возьми, Зоя, букетик. Ты большая – и букет будет большой!

У девочки, которая вот таким образом воспринимает и осваивает мир, не самая легкая форма церебрального паралича. Все, кто читал книгу Корнея Чуковского «От двух до пяти», могут попытаться отличить эти тексты от высказываний здоровых детей. На мой взгляд, разница такая: «произведения» последних знакомы миллионам читателей, а с Алиными историями мне удалось познакомиться только благодаря ее бабушке, и то после специально проведенной работы.

Давайте же считать Алины «говорилки» ее первой публикацией – и первым нашим шагом на пути утверждения творческого равенства здоровых детей и детей с церебральным параличом.

Миша Лукьянец. «В лифте»

Глава вторая

Портреты и характеры

Первым моим учеником с ДЦП был 13-летний Миша Лукьянец. Форма тяжелая: не ходит, практически не говорит, активная левая рука напряжена, она движется рывками и стремится прильнуть к туловищу. В хаос непроизвольных движений вовлекаются и голова, и туловище, и всё тело.

Глаза смышленые, любопытные и немного озорные. Спустя несколько минут после знакомства протянул руку, чтобы потрогать мою бороду (эта «реакция доверия» позволила мне ощутить первый эмоциональный контакт с мальчиком).

Я выбрал широкий сочный фломастер и попытался зажать его в Мишиных пальцах. Ответная реакция описана в начале книги: «рука прижалась к туловищу, кисть согнулась к предплечью, пальцы собрались в пучок и окаменели».

Это был второй, тактильный контакт. По-разному поворачивая фломастер, прижимая его торцом к центру ладони, то придерживая, то отпуская руку, я добился того, что на листе бумаги появилось несколько путаных произвольных линий.

– Смотри, – сказал я, – у тебя получилась птичка. Вот клюв, и хвост, и даже крылышко видно. Давай добавим ей глазик!

Зажал Мишину руку в своей и направил кончик фломастера в нужное место.

– Ну вот, готово! Если закрасить ей живот желтым цветом, получится канарейка.

Первое волнение у мальчика прошло, и закрашивание (хотя попадание желтых линий в нужное место было весьма относительным) далось ему намного легче.

– А вот здесь, – я ткнул пальцем в нижнюю часть листа, – получилась кошка. Как мы ее назовем?

И вдруг на мой риторический вопрос прозвучало вполне внятное:

– Катя!

Так состоялся наш третий, вербальный контакт. Сначала я не поверил своим ушам, но Мишина мама всё объяснила. Оказывается, у них совсем недавно появилась кошка, Миша души в ней не чает, и зовут ее – Катя.

Конечно же, «обнаруженная» мною в третьем месте рисунка девочка получила от Миши то же самое имя «Катя». Каждый раз, готовясь произнести эти четыре буквы, мальчик весь напрягался, руку притягивал к туловищу, закрывал и открывал глаза,

искал нужное положение губ – совершал огромный труд рождения слова. Возможно, именно в этот момент я проникся безмерным уважением к детям, сражающимся с церебральным параличом, и это уважение росло с каждым новым знакомством.

Первая часть занятия завершилась небольшим сюжетом: Миша жестами потребовал фломастер и дорисовал «бороду» к уже существовавшему на бумаге «лицу» (чтобы понять, что это именно борода, нам с юным художником и его мамой пришлось изрядно повозиться). Затем я спросил:

– Кто это?

– Ми-ша!

Тут мама вспомнила, что в начале занятия, когда мальчик трогал мою бороду, она сказала:

– У тебя тоже такая вырастет.

Вот Михаил и «ускорил события».

На этом наше первое занятие не закончилось. Мне захотелось вовлечь в работу пассивную Мишину руку – правую. Для этого я попросил мальчика оторвать от листа, а потом смять кусок бумаги. Это оказалось непростым делом: непослушные руки никак не хотели согласовывать свои действия, клочки бумаги разлетались во все стороны, Миша крепко устал – но результаты всё же были.

Каждый «созданный» мальчиком комок бумаги я слегка расправлял и предлагал «узнать» в нем того или иного персонажа: сову, котенка, гнома, кролика. Затем собственноручно намечал фломастером самые необходимые детали – глаза, уши, крылья и пр. Полученную фигурку мы приклеивали на картонный квадратик-постамент, и выходила бумажная «скульптура». Все фигурки пытались назвать по имени, и даже устроили с ними под конец небольшую сюжетную игру-импровизацию.

Как многого я тогда не знал!

Мишина мама, Светлана Яковлевна, оказалась замечательным специалистом с дипломом социального гувернера. Впоследствии, наблюдая за ее занятиями в ресурсном центре, я многое понял и многому научился.

Сам Миша благодаря энергии, любви и таланту своей мамы достиг невероятных результатов. Об этом я услышал позднее от врача, наблюдавшего Мишу за 4 года до нашего знакомства. Он был поражен Мишиными успехами – настолько тяжелым было его исходное состояние.

Давайте послушаем саму Светлану:

«Как бы ни был готов к восприятию печальных новостей – всегда это как гром среди ясного неба. Так было и со мной.

Что такое ДЦП, я не знала, но шестым чувством поняла: что-то страшное.

Сознание не потеряла, но была близка к этому. Помогли родители. После подтверждения диагноза ушел муж, его родители быстренько отказались от нас. Моя семья, наоборот, сплотилась вокруг малыша.

Мои мысли были самыми разными: жалость, боль, отчаяние, злость от бессилия. Надежда сменялась отчаяньем, затем очередное лечение давало надежду…

Главное в тот момент было остановиться. Прекратить бессмысленный бег по кругу, от врача к врачу, в поисках какой-то призрачной надежды на выздоровление. Всё зависит от степени поражения, от тяжести состояния. И только последовательное проведение мероприятий, а главное – спокойная обстановка в семье могут что-то дать ребенку.

Разговоры с врачами лучше не вспоминать. Смотрят на тебя как на блаженную: “Можно избавиться, а она, как дура, вцепилась в него и лечит”.

Никто не проникся откровенным сочувствием. Я поняла: выживать и сохранять свое психическое здоровье придется самой. Решение: можно жить с таким ребенком, и можно жить хорошо.

Счастье, оказывается, можно создать своими руками. Больше того – поделиться счастьем с другими. А окружающие с негативным отношением? Ну, что ж, у каждого свои проблемы. Никто не знает, что в жизни хуже.

Мне повстречались люди, которые подтвердили мою шкалу ценностей, поддержали меня в моих мыслях.

Мои планы просты. Очень хочется, чтобы таких детей не бросали, чтобы понимали их родителей. Чтобы государство хоть на полградуса повернулось в нашу сторону. Чтобы семья могла жить, а не выживать.

А дети эти в своем состоянии могут быть весьма даже счастливы, и семья может не страдать. Только люди должны это знать, чтобы не наделать ошибок, исправить которые уже невозможно».