Артефакт острее бритвы

Корнев Павел Николаевич

Инструктаж затянулся, мы только-только закончили оговаривать условные сигналы, когда экипажи выехали на окраину Тегоса. Если прежде по дороге встречались лишь отдельные усадьбы, да на мосту через заболоченную речушку нас остановил пикет стрельцов, то тут сначала потянулись жалкие лачуги, затем стали попадаться кварталы обнесённых высоченными заборами особняков, а дальше пришёл черёд и двухэтажной застройки.

Несколько раз путь нам преграждали стрельцы, а однажды нагнал конный патруль, но всё неизменно ограничивалось проверкой бумаг. Тоже ничего хорошего —

трепанёт кто из служивых о священнике, который разъезжает по городу с парочкой сомнительных девиц, и лопнет прикрытие, как и не было.

Я облизнул пересохшие губы, покосился на Беляну, но ничего говорить девчонке не стал. Чай, не дура, сама понимать должна, чем всё обернуться может. Хотя это я после сегодняшнего пуганый, а вот остальные…

Чем дальше мы ехали, тем сильнее менялась застройка. Пусть и было темно хоть глаз коли, но даже так получалось различать характерные детали заморского стиля, затем начали попадаться здания, в которых и вовсе ощущалось нечто чуждое. А когда экипаж взобрался на небольшой пригорок, у меня откровенно перехватило дух.

Пирамида! Огроменная ступенчатая пирамида взбиралась своими уступами на невероятную высоту, она возвышалась над городом и подавляла даже со столь немалого расстояния. Ничего более грандиозного я в жизни своей не видывал.

Залив потерялся в темноте, два прикрывавших порт форта едва угадывались, а местонахождение кораблей выдавали исключительно сигнальные огни. Дома — тёмные силуэты с редкими пятнами освещённых окон. Ещё кое-где горели уличные фонари, но вырывали из мрака пирамиду отнюдь не они. Всю её от основания и до плоской вершины окутывало багряное сияние; я мог различить буквально каждую каменную плиту, словно в те намертво въелась жизненная сила бессчётных жертв.

— Черти драные! — охнул я, не сдержавшись.

— Не черти, а кто похуже, — поправил меня Шалый. — И если эта погань пробудится, нас спасёт лишь заступничество Царя небесного. Верите в чудеса?

Я не верил.

Глава 18

11–17

К пирамиде мы приближаться не стали, покатили прямиком в порт. В отличие от безлюдных окраинных улочек центральные кварталы Тегоса не спали, а в припортовой округе так и вовсе кипела жизнь. Катили нагруженные и порожние подводы, сновали туда-сюда непонятные личности, курили у распахнутых дверей кабаков где подвыпившие морячки, а где грузчики. Темень кое-как разгоняли фонари, в порту горели огни, что-то громыхало, время от времени тишину разрывали протяжные пароходные гудки.

Въехали мы в одни ворота, вышли через другие. Так себе меры предосторожности, как по мне, но лучше, чем ничего — этого не отнять. С экипажами никто не остался, их загнали в каретный сарай и поручили позаботиться о лошадях тамошнему работнику, после чего парочка монахов присоединилась к нам с Шалым, а два других чуть поотстали.

На выезде с территории порта случился затор: скованные одной цепью чернокожие антиподы шли тяжело и неспешно, но никто

измученных долгим плаванием рабов не подгонял. Пришлось ждать.

— А как же «свобода превыше всего»? — спросил я священника.

— Свобода для людей, а не для людоедов, — легко парировал тот. — Пусть до их земель и не докатываются небесные приливы, но миссионеры и просветители объездили весь шар земной. Кто виноват, что эти дикари предпочли свободе служение потусторонним тварям?

Ввязываться в бессмысленный спор я бы в любом случае не стал, а тут ещё взгляд зацепился за очень уж знакомый ошейник на шее чернокожего старика.

Ну точно! Почти такие, только с шипами, были у ищеек Псаря!

— Зачем это? — указал я на привлёкший моё внимание ошейник.

Шалый пригляделся и сказал:

— Надо понимать, изловили и отсекли от небесной силы шамана. Зачарованные кандалы куда надёжней, но простым работорговцам их не достать, да и дороги они чрезмерно.

— Я такие на псах видел, в которых порабощённых духов заперли.

— Для этого и предназначены. Принцип-то тот же: не впускать, не выпускать. Но такую поделку даже пиковый аколит развалит, об аспирантах и говорить нечего.

Вереница рабов втянулась в ворота и под лязг железных цепей потопала прочь, не стали задерживаться в порту и мы, только повернули в другую сторону. Монахи выдвинулись вперёд, дубинки они держали на виду и как-то странно — стискивали их посередине, прижимая один из концов к предплечью. Загулявшие морячки предпочитали с нашей ватагой не связываться, раз только подвыпившим молодчикам глянулись разряженные девицы, но они оказались достаточно благоразумны, чтобы сдать назад, стоило только раздаться сухому щелчку взведённого курка.

Никакой картой священник не пользовался, заметок не смотрел и в поисках ориентиров не озирался, но шёл уверенно и заранее говорил, куда нужно будет повернуть. И поворачивали мы, надо сказать, совсем не туда, куда бы я пошёл по доброй воле. Сначала деревянная мостовая сменилась подгнившими мостками, затем и вовсе пришлось шлёпать по грязи. Фонарей квартал от квартала становилось всё меньше и меньше, харчевен и трактиров — тоже, а затем и рюмочные с пивными оказались потеснены курильнями и совсем уж сомнительными притонами. Дальше как-то разом пропали публичные дома, зато вышли на промысел уличные девки, от одного вида которых трезвого человека при свете дня могла одолеть икота. Ну а под конец мы и вовсе забрели в откровенные трущобы.

Темень, чавканье грязи под ногами, смрад нечистот и чего-то гнилостного. Возможно — разлагающегося в канаве тела.

Тени! Три тени набросились на монахов, и сразу — шаги за спиной! Нагоняют!

Я резко развернулся, завёл руку за спину и вытянул из ножен скальпель. Памятуя о наказе не задействовать раньше времени магию, приготовился к поножовщине, но обошлось: братья ордена Небесного меча вышибли дух из нападавших буквально в один миг, и парочка припозднившихся оборванцев-аборигенов в драку не полезла, растворилась в темноте.