Артиллерия и парусный флот
Шрифт:
«Можно предположить, – писал именитый ученый (Окшотт), – что невежественный человек считает, что некоторое количество съедобных материалов и кулинарная книга вместе являются необходимыми составляющими деятельности, называемой приготовлением пищи. Ничто не может быть дальше от истины. Кулинарная книга вовсе не является независимо появившимся началом, от которого происходит мастерство кулинара. Это всего лишь отрывок знаний некого индивидуума о том, как надо готовить. Это пасынок, а не родитель деятельности. Книга, в свою очередь, может помочь человеку приготовить обед, но, если она является его единственным источником информации, он не сможет даже начать. Книга является помощником только для тех, кто уже знает, чего можно ждать от разных процессов, а значит, как интерпретировать сказанное в ней». Развивая эту «вкусную» мудрость, другой ученый (Франкель) отметил, что «на первый взгляд может показаться, что проблема заключается всего лишь во внедрении новых способов производства и необходимых для этого машин и инструментов. Но что действительно имеет значение, это обширные изменения в социальных устоях и практике…». Технические знания – «это выражение человеческой реакции на изменяющиеся проблемы, поставленные окружающей средой и его современниками… Для новых ситуаций, новых мыслей и идей потребуются новые действия. Но знания должны расти: капитал должен создаваться заново на базе непрерывного эксперимента, должны развиваться новые мнения и надежды. Поскольку новые виды деятельности не являются независимыми от существующих институтов, в которые им предстоит войти и которые, в свою очередь,
Чтобы признать новую роль полевой артиллерии в подвижных сражениях и чтобы принять на вооружение соответствующую новую стратегию, мамелюкам пришлось пожертвовать ролью и престижем своей феодальной кавалерии, а именно социальным положением и престижем доминирующего класса. Это, в свою очередь, предопределило разрушение феодальных структур и глубокие социальные перемены, к которым государство было совершенно не готово. Прежде чем принять западную технику, китайцам пришлось в корне изменить свои взгляды, иначе говоря, пережить коперниковскую революцию, разве что чуть меньшего масштаба. В Азии внедрению и усвоению западных технологий препятствовали мощные социально-культурные факторы. В Европе ситуация была совершенно иной. Европейские рыцари эпохи раннего Ренессанса лелеяли идеи об огнестрельном оружии, как мамелюкские всадники все связанное с лошадьми. Но к 1500 году европейские дела оказались под контролем новых социальных групп, которые целесообразность предпочитали роскоши, а эффективность изяществу. Такие группы могли рассчитывать на постоянно увеличивающийся класс ремесленников, увлеченных своим делом – механикой и металлургией. Те самые факторы, которые первоначально способствовали развитию новых технологий, продолжали действовать и явились мощным стимулом прогресса: как было отмечено в предыдущей главе, европейское судостроение и промышленность, выпускающая артиллерийские орудия, продолжали быстро развиваться и в столетия, последовавшие за первым контактом португальцев с народами Азии.
Также следует отметить, что, за редкими исключениями, когда впервые речь заходит о некоей инновации, ее преимущества по сравнению с установившимися традициями не всегда являются очевидными. Первые европейские полевые орудия не отличались эффективностью. Посему отношение турок к первым образцам полевой артиллерии, так же как и отношение венецианцев к первым галеонам, не может считаться свидетельством человеческой глупости. При первом своем появлении инновации ценны не так своей сиюминутной выгодой, как большим потенциалом, а это второе качество не всегда легко увидеть.
Результат причудливой взаимосвязи многих факторов и обстоятельств, более или менее весомых, – один и совершенно недвусмысленный. Начиная с конца XV века первоначальный дисбаланс между Европой и остальным миром не только не сгладился, но, наоборот, увеличился. А для менее развитых стран ситуация существенно ухудшилась.
ЭПИЛОГ
Когда Васка да Гама бросил якорь в гавани Калькутты, местный житель спросил, что нужно португальцам в Азии. Предположительно Васко да Гама ответил следующее: «Христианство и специи». Когда Альбукерк в 1511 году напал на Малакку, он сказал своим офицерам, что они должны максимально выложиться в предстоящем сражении. Тому имелось две причины: «Тем самым мы сослужим хорошую службу Господу нашему, очистив страну от мавров и загасив пожар секты Магомета… Хорошую службу мы сослужим и королю нашему Дону Мануэлю, если возьмем этот город, являющийся источником специй и лекарств». Бернал Диас, говоря о мотивах, которые привели его и ему подобных в Индии, писал, что они покинули Европу, чтобы служить Богу и его величеству, чтобы дать свет тем, кто пребывал в темноте, и чтобы разбогатеть, к чему стремятся все».
Вооруженные пониманием своей великой миссии и крестом, конкистадоры добились успеха там, где потерпели неудачу средневековые купцы, и сумели примирить противоречие между бизнесом и религией, которое владело сознанием средневековой Европы. Нет никаких оснований сомневаться в искренности их заявлений, но можно удивляться их реализму и обоснованности их рационализацией. То, что европейцы довольно часто были проникнуты религиозным пылом и нетерпимостью, – это факт, не требующий доказательств. Но представляется сомнительным, что религиозный элемент присутствовал в числе мотивов, заставлявших людей срываться с места и плыть за моря. Хотя, по прибытии их в дальние страны, он, безусловно, снова приобретал немалое значение. Религиозные убеждения давали людям храбрость в сражениях, поддерживали в тяжких испытаниях, способствовали проявлениям жестокости после победы. Но, если не считать миссионеров, европейцы, отправлявшиеся в опаснейшее путешествие, больше думали о мамоне, чем о просвещении заблудших душ. Живший в XVI веке дипломат Ожье Гислен де Бюбек был закоренелым пессимистом, но вряд ли он был далек от истины, когда утверждал, что для «экспедиций (в Индии и страны противоположного полушария) религия дает предлог, а золото мотив». [148]
148
Некоторые правительства уделяли религиозным элементам весьма значительную роль в своих планах. Когда Легаспи отплыл из Мексики на острова Лузен, его задачей была и политическая аннексия, и религиозное обращение. И Испания, и Португлаия давали большую административную власть на захваченных территориях священнослужителям. Но мы можем повторить то, что профессор Кортесао написал о принце Генрихе: если им и руководил религиозный пыл, когда он начинал руководить исследованиями, довольно скоро он стал прежде всего руководителем экономического предприятия национального размаха и международного значения.
Европейская экспансия после 1400 года вряд ли может изображаться как продолжение крестовых походов. Нельзя ее изображать и как результат мальтузианского давления. Повторяющиеся эпидемии сдерживали рост населения, и проблема перенаселения в Европе не стояла до второй половины XVIII века. [149] С другой стороны, число европейцев в заморских странах оставалось ничтожным до XIX века. [150] Покидали Европу очень немногие. А тех, кому посчастливилось благополучно добраться до места назначения, было и того меньше. [151] Значительная часть тех, кому довелось пережить все трудности путешествия и опасности заморского бытия, возвращались в Европу при первой возможности.
149
В Португалии заморскую экспансию считали причиной малой населенности, а не результатом перенаселения. То же самое можно сказать и об Испании. Что же касается Англии, начиная примерно с 1550 года и до Реставрации в 1660 году, находились люди, считавшие, что страна перенаселена. Правда и то, что реальная заработная плата после 1510 года начала падать и примерно в 1597 году достигла самой низкой отметки. Но все же говорить о «мальтузианском кризисе», как это делают Фелпс Браун и Хопкинс, кажется мне изрядным преувеличением, хотя я и признаю, что распространенная идея о перенаселении давала основание многим поддерживать колониальное движение и являлась влиятельным фактором в получении правительственной поддержки экспансии. С 1660 года до середины XVIII века общее отношение было совершенно другим, и, хотя эмиграция всегда имела небольшой объем, на нее взирали с откровенной тревогой.
150
По словам Боксера, «маловероятно, что в заморских колониях Португалии, в XVI веке простиравшихся от Южной Америки до «островов специй», находилось более десяти тысяч трудоспособных
151
Трудно переоценить сложность путешествий в Индии в то время. Долгие, медленные переходы, плохая еда, которой всегда не хватало, переполненные помещения, отсутствие элементарных удобств – все это было причиной высокого уровня смертности на борту идущих в Индию судов. Португальские корабли 1571 года довезли до Гоа меньше половины от тех четырех тысяч человек, которые поднялись на борт в Лиссабоне. На судне, вышедшем из Лиссабона в 1656 году, семьдесят пассажиров умерли еще до прибытия в Гоа. В следующем году из семнадцати миссионеров, покинувших Лиссабон, двое умерли, один сошел с ума во время путешествия, а еще один умер уже после прибытия на место назначения. В 1676 году голландское судно «Азия» было на девять дней задержано у экватора из–за отсутствия ветра; по причине «в высшей степени нездоровой погоды» шестьдесят два человека умерли за очень короткий период времени, и появились опасения, что на судне умрут все. Хотя были и удачные случаи, когда кораблям относительно легко удавалось добраться до порта назначения. Но все же «было почти невозможно двум–трем кораблям совершить такое длительное путешествие без происшествий. Пожары, взрывы, штормы, пираты и многое другое были основными причинами потерь».
Европейская экспансия была, по сути, коммерческим предприятием, [152] и тот факт, что колониальная политика европейских держав имела явно меркантильную окраску, был естественным следствием основных движущих мотивов. Король Франции Франциск I, называя португальского короля Мануэля I «королем-лавочником», возможно, был груб, но, по сути, прав. Можно только добавить, что правители Голландии, Англии и Испании были ничуть не менее благосклонны к «бакалее», чем дон Мануэль.
152
По словам того же Боксера, «циник может заметить, что, если португальцев привели на Восток христианство и специи, основной причиной, удерживающей их там, были специи… Старая идея «завоевания, торговли и судоходства» по восточным морям, как продолжения крестовых походов против магометан, изрядно поблекла, если не исчезла вообще». Что касается первых английских поселений в Америке, то, «хотя религиозные мотивы отчетливо присутствуют в письменных документах тех дней, их нельзя считать решающими. Идея, разумеется, была не из последних, но все же имела второстепенное значение. Тот, кто оседал в Америке, в первую очередь стремился обрести то, что в лучшем случае являлось жизнью, полной опасностей. Компании, занимающиеся колонизацией, в первую очередь были заинтересованы в возврате капитала. Да и правительство тоже не проявляло особой заинтересованности в обращении туземцев в истинную веру». Голландцы же никогда не жаловались на определенные неудобства, создаваемые японскими государственными служащими, «обыскивающими их корабли в поисках распятий и Библий».
Широкие экономические возможности как магнитом тянули европейцев за моря. Наиболее прибыльной, конечно, считалась торговля специями. Но не только. Португальцы проявили явный интерес к торговле специями только в конце XV века. До этого они «ползали» вдоль африканского побережья в поисках слоновой кости, эбонита, рабов, золота и рыбы. В XVI и XVII веках, когда европейцы закрепились в Индийском океане и Китайском море, они не ограничивались только торговлей специями. Они интересовались обширной номенклатурой товаров, начиная от селитры и кончая медью, шелком и фарфором. Существующие учебные пособия по экономической истории не правы, утверждая, что единственной целью европейских авантюристов в Азии являлось снабжение Запада восточными товарами. Португальцы, голландцы и англичане служили посредниками в разнообразных коммерческих контактах между азиатскими странами. Большая часть европейского импорта была оплачена доходом, полученным от невидимого экспорта судоходных и коммерческих услуг. [153] Возможностей было много, риск велик, но доходы еще выше. [154]
153
Европейцы были вовлечены в перевозку японского серебра в Китай, японской меди в Китай и Индию, гвоздики в Индию, индийских хлопковых тканей в Юго–Восточную Азию, персидского шелка и ковров в Индию и Японию. «Невидимый» экспорт был жизненно важным для Европы по причине «односторонних» перевозок между Европой и Азией.
154
По утверждению некоторых авторов, деятельность европейцев в Азии характеризовалась преобладанием «политики торговли за высокую ставку валового дохода за единицу, что представляло собой нелогичный результат универсального торгового принципа – покупать дешево, продавать дорого».
Религия давала повод, а золото – мотив. Технологический прогресс, достигнутый атлантическими странами Европы в XIV и XV веках, обеспечил средства. Как было сказано в прологе, «мотивы» работали в средиземноморской Европе уже в XIII веке. Итальянцы и каталонцы в плане экономики были очень «продвинутыми», но не сумели обойти мусульманскую блокаду, поскольку не имели поддержки в виде соответствующей технологии. Они использовали энергию ветра, а позднее и пороха, но в незначительных объемах. По существу, они всецело полагались на мускульную энергию человека и для передвижения, и для сражения. Но команда корабля едва ли могла переплыть океан, опираясь только на мускульную энергию человека, и, столкнувшись с противником, ей приходилось подчиняться превосходящей силе, если исход столкновения решала последняя схватка. Связующим звеном между Средиземноморским и Атлантическим ареалами стал Колумб. Ему пришлось позаимствовать «атлантические корабли, бискайских моряков и португальские морские технологии». Его роль в генезисе проекта – агент генуэзского капитала. [155] Вклад средиземноморского мира в европейскую экспансию в конце XV века был финансовым и коммерческим, а не технологическим.
155
Положение Колумба как longa manus (длинной руки) генуэзского капитализма отвечает на вопрос: что заставило Фердинанда и Изабеллу заключить контракт с нуждающимся генуэзским авантюристом? Ясно, что по каким–то причинам Колумб был необходим для успеха предприятия. Но его могли считать необходимым, только если верили, что он обладает каким–то секретом, знает нечто, чего не знает больше никто. Таким секретом не могла быть какая–то общая космографическая теория, основанная на известных литературных источниках.
Вооруженный корабль, построенный и усовершенствованный в атлантической Европе в течение XIV и XV веков, был изобретением, сделавшим возможным европейскую сагу. Это был весьма компактный предмет, имевший на борту относительно небольшую команду, который управлял не имевшими себе равных массами неодушевленной энергии для движения и уничтожения. Секрет внезапного и быстрого взлета Европы к господству был именно здесь: в умении, приобретенном европейскими народами в использовании парусных судов, и в их понимании того, что «современный морской бой редко связан с абордажем, использованием луков, стрел и мечей. Он ведется артиллерией».