Арвиальская канва

Ахметова Елена

Марк прижал мою ладонь к телефонной трубке, не позволив снять ее с аппарата, и обернулся через плечо:

— Витор, вы не сделаете одолжение? Не то, боюсь, она со мной никуда не пойдет.

Я дернулась, но высвободить руку не смогла. Витор перевел взгляд с наших ладоней на лица — и, к моему облегчению, непреклонно перехватил швабру.

— Заказами Лави занимается сама.

— Марк, не сегодня, — твердо сказала я. — Мне нужно работать.

— После приезда Его Величества, — потребовал коронер, нацелив на меня палец. — Ты обещала.

И наконец-то ушел, оставив любимое полотенце Витора

администраторской за стойкой. А нехороший прищур мага подсказывал, что мое везение тоже закончилось на третью ночь.

Как в очень, очень страшной сказке…

— Талбот. Здесь. В «Веточке». С твоего позволения.

Я удрученно молчала.

С Витором бесполезно спорить. Еще не рожден тот герой, что способен переупрямить взрывного мага во всем блеске его бескомпромиссного огненного темперамента. Проще выслушать, переждать вспышку.

Кроме того, моим единственным аргументом в пользу нахождения Марка в «Веточке» была возможность отслеживать через него расследование дела о пропаже Памелы Ар-Нарилль и хоть косвенно, но хоть что-то выведать о том, куда запропастился Ланс. А если бы я рискнула упомянуть его, когда Витор и без того чем-то недоволен…

— Теневые гудят. Кто-то додумался связать талбота в «Веточке омелы» и исчезновение твоего ворюги, — безжалостно продолжал Витор. — Теперь половина доков боится, что ты сдашь еще и их. Ты хоть представляешь, как тяжело было объяснить Рину, что ты все еще в деле, а для него никакой опасности нет?!

— Что, кто-то всерьез поверил, что я могу навредить Лансу? — в порыве неверия опрометчиво вякнула я.

— Лави, даже за пределами Арвиали знают, что за не совсем законной информацией из королевского дворца можно обратиться в «Веточку омелы», — устало напомнил Витор. — Ты правда полагаешь, что подобная слава не создает определенную репутацию? Никто в здравом уме не примет тебя за невинную овечку. У тебя в руках — компромат на жен самых влиятельных людей королевства. И не делай такое лицо! Да, разведать фасон платья соперницы к балу — вполне себе светское развлечение, этим никого не удивишь. Но если кому-то вдруг станет известно, что ради этого сама графиня обращалась в гостиницу с почасовой оплатой… это скандал. А к тебе еще и не подступиться: даже когда рядом нет меня, за тобой следит сам Огненный покровитель, и любого, кто посягнет на его собственность, ждет зрелищная, но чрезвычайно болезненная кончина. Если бы ты в самом деле захотела, от Ланса бы и мокрого места не осталось! А теперь вспомни, как вы расстались в последний раз.

Я едва справилась с кривой усмешкой, скривившей губы.

Витор тоже не знал, что, если бы этот шелликотов ворюга захотел, от меня бы и мокрого места не осталось. Как и от самого Витора…

Но Ланс предпочитал дурацкие водолазки, стрижку под «единичку», просторные плащи, расчет банковскими векселями и неизменные фотографии в анфас. Ему нравилась его жизнь — со всеми прилагающими трудностями.

— Как обычно? — предположила я.

— Обычно он не исчезал на две недели, — раздраженно пробурчал Витор.

Я потерла ладонями лицо.

Злополучный букет будто слегка светился в полумраке холла, и нестерпимо хотелось запустить вазой в окно или, по крайней мере, вприпрыжку убежать в Алдеан. Говорят, Огненный покровитель сказочно

красив, а я так бездарно упустила шанс его увидеть!

— Я же обратилась за помощью, чтобы найти Ланса, — со слабой надеждой напомнила я. — Может, имеет смысл посоветовать осведомителям чуть распустить язык?..

— Чтобы они окончательно уверились, что ты наняла их для отвода глаз? — хмыкнул Витор. — Что сделано, то сделано, Лави, но этому талботу в «Веточке» не место. Не позволяй связывать себя с управлением. Ничем хорошим это не закончится.

— Знаю, — обреченно вздохнула я.

— Иди домой, — велел маг. — Я тут задержусь и выгоню твоего Марка, если он явится вечером. Вежливо.

Огненный маг со шваброй, перехваченной на манер боевого посоха, в вопросах вежливости вызывал некоторые сомнения, но я стоически придержала их при себе. Витор, в отличие от некоторых, точно знал, что делает.

А «некоторые» попрощались — и вместо дома поперлись на Шагреневую аллею.

Она изгибалась полукольцом на пригорке над морской набережной. Среди ухоженных рядов вечнозеленых туй пролегала широкая мощеная тропа для променадов, с которой открывался панорамный вид на затихший под штилем залив; а сразу за полосой насаждений возносились кованые решетки ажурных заборов, защищающих самые дорогие особняки Арвиали.

Они, как и большая часть курортного города, оживали только к началу сезона. Знать предпочитала центр — со всеми его театрами, садами и кофейнями; а сюда, на тихую окраину, селились те, кто был знаком с развлечениями с обратной их стороны. Владельцы торговых сетей, известные актеры и певцы, успешные рестораторы и те, кого принято именовать «дамами полусвета» — видимо, потому что при яркой освещенности они вызывали множество неудобных вопросов у достойных жен господ, вынужденных постоянно находиться на виду, но не способных отказать себе в мелких удовольствиях.

Самый успешный вор Арвиали в эту компанию вписывался идеально — в основном потому, что о настоящем лице хозяина Синего особняка никто не знал. Когда Лансу было нужно, он с легкостью превращался в занудного мужчину средних лет, на чьем челе крупным шрифтом значилось: «Предприниматель средней руки».

Синий особняк соответствовал этому образу идеально. Ровно та степень роскоши, какую может позволить себе честный трудяга на пару недель раз в году: большой, но слегка запущенный дом с крошечным палисадником и чуть облупившейся краской на резных наличниках — таким я его помнила, а потому не сразу узнала.

Он больше не был синим. Бригада рабочих, взмокших даже по утренней прохладце, спешно докрашивала второй этаж в тот оттенок темно-коричневого, который называли шоколадным. На ярком солнечном свету приморского города он смотрелся интересно — только вот, наверно, грелся, как Алдеанский алтарь…

А дом, лишившийся хозяина, будто разом постарел на полвека. Словно присутствие Ланса сдерживало безжалостное течение времени, а теперь оно, наконец, прорвало плотину и отыгралось за все те годы, что было вынуждено держаться в стороне. Перекосило тяжелую дверь, стерло четкий порядок среди розовых кустов, превратив их в дикие заросли, продавило отчетливый изгиб в ступенях, ведущих ко входу, выпустило темно-зеленые губки мха меж камней на подъездной дорожке…