Аскольдова тризна
Шрифт:
Немало рыбаков ютятся прямо в землянках. Их жилища можно обнаружить по дыму, тонкой, изломанно-сизой струйкой поднимающемуся снизу. Оттуда иногда появляется женщина с упёртым в живот корытом, в котором лежит белье.
Женщина на миг замирает, глядя вслед лодьям, и идёт к воде стирать. Бельишко нехитрое — пара штанов да две полотняные рубахи и что-то ещё, похожее на детское одеяльце.
«Бедно живут простые люди и здесь, в Диком поле, — подумал Марко. — Что у нас на берегу Припяти, что на Верхнем Днепре, что на Нижнем. Богатенькие на островах жить не будут... Вот дядя мой, как купцом
Марко повзрослел — и это заметно было по его внешнему виду, — раздался в плечах, над верхней губой появился тёмный пушок, и взгляд при разговоре не отвлекался по-мальчишески чем-то иным, а внимательно изучал лицо собеседника. Но всё равно суждения Марко и его мироощущение не отличались пока ещё глубиной, приходящей лишь с опытом. И если отрок увидел разницу в жизни богатых и бедных, то это произошло отнюдь не от глубокого понимания каких-то законов бытия, а как следствие простого наблюдения и поверхностного сравнения. Вот богатые, а вот бедные... Есть люди чёрные и белые. Как у хазар... Есть они у полян и древлян. Есть князь и боилы... Купцы и быдло... И слава Леду, что дядя Никита выбился в «белые люди»!
— О чём задумался? — весело спросил Марко подошедший сзади Олесь и больно стукнул по спине кулачищем.
— Бей, да потише, бугай! — озлился отрок. — Мощь девать некуда?..
— Есть куда, Марко, только далеко отсюда осталась та, с которой я своей силой делился... Иной раз всю ночь напролёт делишься-делишься, а она всё берёт и берёт, ненасытная... Ох и ненасытная уродилась, Марко... А как это приятно было... делиться!
Увидев широко раскрытые глаза товарища, Олесь удивился:
— Аль ни с кем ты ещё до сих пор не делился мощью-то своей?! — захохотал он и, чуть приподняв в ножнах свой меч, рукоятью показал на низ живота. — Сказал бы ранее об этом, я бы тебе в Киеве такую вдовушку нашёл!.. Она твою силушку в себя приняла бы!.. И почему так, Марко: гривну кому отдаёшь — жалко, а мощь свою женщине — ну ни капельки...
— Почему, спрашиваешь... Тебе лучше знать, почему!
— Давай после похода я тебя сведу с одной приёмщицей... Подругой моей... приёмщицы.
— Ты ещё вернись с похода-то! — молвил Марко, вконец раздосадованный болтовнёй здоровяка Олеся.
Промолвил он сии слова по-юношески беспощадно. И Олесь как-то сразу сник, постоял, подумал, повернулся и пошёл туда, откуда пришёл.
«Зря обидел человека. А он просто захотел пошутить, показать себя, что он «опытный». Сильный, но не злой... Милад, к примеру, маленький, хитрый и въедливый, как клещ...»
Марко увидел, как неожиданно из-за щеглы с парусом вывернулся Милад, и снова подумал: «Лёгок на помине! Хотя я его про себя помянул...» Милад полюбопытствовал:
— Олесь пошагал, словно ты ему пригрозил горящий факел в зад сунуть... Что с ним?
— О приёмщицах поговорили...
— Это кто такие?
— Женщины, которые у мужей силушку забирают.
— A-а,
— А ты не любишь?
— А мне отдавать нечего! — Милад хитренько взглянул на Марко. — Берегами любуешься?.. Да, красиво... Скоро берега снова раздвинутся. Ветер, вишь, стал утихать... И гребцы займут места на скамьях.
— Ну, отроки, посудачили, и хватит. Идите к себе... Теперь не мешайте! — прикрикнул на них кормчий.
Видимо, предстояло пройти какой-то сложный участок пути вниз по речному течению. Хотя что может быть сложнее днепровских порогов, которые, слава богам, остались позади?! Но это так, к слову. На Днепре плывущие по нему встречают много всяких неожиданностей.
Отроки прошли на корму, где вповалку лежали ратники, а некоторые сидели, обхватив руками колени. Уже никто не заботился о самообороне: стрелы печенегов сюда не долетали.
Марко и Милад нашли себе свободное местечко, пристроились и начали наблюдать, как их лодья обходила состоявшие из каменных глыб острова, в беспорядке разбросанные на воде там и сям; тем и опасны они, ибо не было в их расположении какой-либо закономерности.
Острова наконец-то миновали. Прошли ещё несколько поприщ и увидели, что берега Днепра, ранее заросшие лесом, стали оголённее, а вскоре оказались без единого деревца и кустика.
Началась знаменитая южная степь; теперь печенеги и угры о движении лодей киевлян давали знать друг другу дымом.
— Смотри, ствол дыма-то какой! Густой, тёмного цвета! — толкнул в бок Марко расположившийся рядом Лучезар по прозванию Охлябина.
Здесь находился и «дядька» Лагир, который пояснил:
— Значит, впереди большое кочевье... Дымом тёмного цвета печенеги или угры предупреждают его обитателей о нашем приближении.
— А может, это кузнец в яме жжёт уголь, чтобы сварить из руды железо? — предположил догадливый Милад.
— Тогда бы дым был сизый, как нос у пьяницы, — высказал своё суждение Лагир, как и Лучезар, участвующий в походе второй раз, хотя говорить ему не хотелось: было сейчас у него одно желание — сидеть и смотреть на проплывающие мимо окрестности...
Незаметно запутался в вопросах жизни и любви «дядька» Лагир. И теперь знал, что никто, кроме него самого, правильно на них не ответит и никто не даст знать о приближении опасности ни простым дымом, ни дымом тёмного цвета...
Муторно было на душе и у Храбра. Он стоял у борта, уперев в него колено правой ноги, и думал о том, как жестоко, жизнью своей поплатился за свою рьяную службу князю верховный жрец Радовил. «А ведь с каждым может сие случиться, кто также ревностно исполняет всё, что прикажет Дир. Так наш князь платит за добро. Такой он у нас... хороший! — подумал старшой дружины, и внутри у него холодно ёкнула селезёнка. — Резать бы мне, как дед и отец, землю плугом, а не ратать... И ратать — это то же, что резать, только не плугом, а мечом... Дед мой брал ещё в руки бандуру и пел былины. С детства помню его слова: «Распахана пашенка яровая не сохою, а вострыми копьями, не плугом резана, а конскими резвыми ногами, не рожью засеяна, а буйными головами, не сильными дождями полита — горючими слезами...»