Асмодей

Dragoste

– Слишком много народу, – задумчиво проговорил он, будто обращаясь к самому себе. – Обычно это суеверное отребье в такой день не покидает своих домов, а тут такое столпотворенье. Не к добру.

С каждой минутой все сложнее становилось продвигаться в нескончаемом людском потоке, а на подъезде к главной городской площади она и вовсе остановилась, увязнув в толпе. Некоторое время посидев внутри, видимо прикидывая возможные варианты, Лионель приоткрыл дверцу, подзывая к себе оборванного юнца-карманника, сновавшего между дородными торговцами.

– Что там случилось? – проговорил колдун, бросая мальцу серебряную монету.

– Ведьма,

господин! Ее поймали сегодня ночью разгневанные горожане, и сегодня уже решили спалить на костре.

– Без суда? Это невозможно! – сжав в руке трость, произнес мужчина.

– Судья Кольтенэ уехал в столицу, а толпа в ужасе, господин. Все боятся, что находясь в заключении, она нашлет на город бедствия, войну и мор, – отозвался мальчишка, оттесненный от кареты.

– Туда ей и дорога, милейший, – проговорил престарелый булочник, протискиваясь к толпе, чтобы не пропустить зрелище. – Суд нужен, когда вину нужно доказывать, а тут сразу несколько человек видели ее метаморфозы. А страх он, знаете ли, объединяет. Разве может закон властвовать там, где бесчинствует толпа? Когда народ требует крови остановить его может разве что королевская рать, коей тут нет.

– Должно быть они схватили одну из ведьм, бежавших с шабаша, – произнес Лионель, закрывая дверцу кареты.

– И ты не можешь ничего сделать?

– Он правду сказал, этот булочник, если толпа жаждет крови, лучше дать ей желаемое. Ни ты, ни я не сможем их остановить без применения магии, а это непременно поставит под угрозу выполнение нашей миссии. Готова ли ты поставить на карту все ради жизни какой-то колдуньи?

– Какой-то колдуньи?! Ты знал каждую из них, а теперь без всякого зазрения совести будешь смотреть, как толпа разрывает их на куски?

– Среди тех, кто вчера был на шабаше не было невинных, уж поверь. На руках каждой из этих женщин кровь… кровь безвинных мужчин, женщин, детей, даже младенцев, которых они приносили в жертву Сатане, желая продлить собственную молодость или увеличить силу.

Под его суровым взглядом Аврора даже прикусила язык, ибо страшно ей стало расспрашивать Лионеля обо всех бесчинствах, которые творят черные колдуны, чтобы достичь истинного могущества, а карета тем временем медленно, но верно продвигалась вперед, окруженная кричащей толпой. Визг людей, плач младенцев на руках матерей оглушали, вспомнив собственную казнь, Аврора даже зажмурила глаза и закрыла уши, но воспоминания все равно ворвались в ее разум, воскресив в памяти былой страх, боль и тошнотворный запах собственной горелой плоти.

– Ведьма, ведьма, – скандировала толпа. – Сжечь прислужницу Дьявола!

– На костер ведьму! – вторили остальные. Годы ничего не изменили. Все было точно так же, как сорок лет назад. Авроре даже начало казаться, что она опять перенеслась во времени и теперь со стороны наблюдает за собственной казнью. Против воли слезы хлынули по ее щекам, а до слуха донесся скрипучий старушечий голос.

– Проклинаю Вас! Проклинаю! – в порыве безумия твердила она, от проклятий переходя к неистовым молитвам и наоборот. – Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня**. Проклинаю Вас! Именем Господа… Я никогда не причиняла зла никому из вас!

Ее слова эхом отразились от каменных стен, и, когда какой-то мужчина крикнул, требуя тишины, она возвысила голос и заявила, что будет говорить.

– Заставьте ее замолчать! – потребовал старый инквизитор,

пришедший теперь в ярость. Его голос, басистый и размеренный, заставил Аврору задрожать. Это был он, тот, кто допрашивал ее, пытаясь выбить признание в колдовстве. Он выкручивал ей руки, оставлял на теле ожоги, одевал на ноги «испанский сапог». Безжалостный изверг! А теперь он мучил еще одну несчастную женщину… пусть даже и ведьму.

– Пусть он замолчит! Пусть замолчит! – вжавшись в мягкую спинку кресла, залепетала она, Лионель, было попытался привлечь девушку к себе, чтобы успокоить ее душевные волнения, но она в страхе оттолкнула его с силой, которую сложно было представить в такой крохе. Ох, сейчас она все бы отдала, чтобы оказаться в другом месте, но карета намертво увязла в толпе.

– Я буду услышана! – снова прокричала старуха, и голос ее оставался таким же громким.

– Ведьма! Ведьма! Я сам видел тебя этой ночью! Видел, как ты обратилась! – в ответ на ее крики, громогласно заявил мужчина. – Вчера она была молода и красива, на бал к Сатане она надела костюм истинной молодости.

Лионель, все же усмирив трепещущую в его руках Аврору, отодвинул бархатную шторку, чтобы воочию увидеть очередную расправу инквизиции, да так и замер, напрягшись всем телом. На водруженном костре, привязанная к позорному столбу, стояла Шарлотта, облаченная в старые лохмотья. Ее растрепанные волосы нещадно трепал ветер, а безумные глаза скользили по толпе; она глядела на собравшихся, которые тут же поворачивались к ней спиной. Наконец ее взгляд остановился на черной карете, стоявшей у самого въезда на площадь. Она увидела Лионеля, который против любого здравого смысла дал кучеру приказ поворачивать лошадей, затем посмотрела на старого кузнеца, являвшего собой молчаливое обвинение, а потом и на его супругу, которая моментально съежилась на своем сиденье. Лицо последней покраснело, и она в панике взглянула на своего супруга, по-прежнему остававшегося неподвижным.

Между тем великий и победоносный инквизитор, хрипло крикнул палачу, чтобы тот начинал процедуру, ибо обвинительный приговор уже зачитан. Распалив скрученную солому, он поднес ее к основанию костра, где был сложен тонкий хворост и мелкие дровишки. Тонкие петельки дыма поднялись вверх и минутой спустя небольшое пламя уже жадно пожирало дерево, а старуха все не унималась.

– Меня несправедливо обвинили в колдовстве, поскольку я не являюсь еретичкой и не поклоняюсь Сатане. Никому из присутствующих здесь я не причинила никакого зла! – кричала она, глядя на карету, и Лионель чувствовал этот взгляд, даже находясь по ту сторону стенки. Чувствовала его и Аврора, которая изо всех сил пыталась вырваться из его стальной хватки, но мужчина лишь сильнее прижал ее к себе.

– Пусти! Пусти меня, – кричала девушка, раздирая ногтями его руки и лицо. – Это ведь она! Она! Ее сжигают из-за меня! Если бы я не пришла в дом Виктора… Это моя вина.

– Ты ничем ей уже не поможешь! Не поможешь! Только обречешь себя заново переживать все это безумие!

– Пусти меня, – впившись зубами в его ладонь, прорычала девушка, выскакивая из кареты. В одну секунду ее окружила толпа, подхватила в своем потоке и оттеснила к стене так называемого Дворца Правосудия. Пытаясь сопротивляться, прорваться к костру, запах которого уже начал заполонять площадь, Аврора расталкивала недовольных кумушек и стариков, призывая их опомниться. – Она не виновна! Это не она! Это все я! Я! Я вернулась из мертвых…