Атаман Платов
Шрифт:
Не мог скрыть, но скрыл. Больше того, обманул, ибо орудия не зарыл и только одно заколотил. Поверженный враг потерял в этот день 64 пушки. Множество солдат противника пало на месте побоища — по точному счету оказалось 6 тысяч человек. А вот пленных, по донесениям атамана, было «мало», каких-то 3 тысячи, ибо его герои не брали их, чтобы не связывать себе руки, «а более кололи, по обыкновению…».
После этого боя на лесной дороге Платов приказал полковым командирам «давать пардон неприятелю». И дело тут не столько в гуманном отношении к поверженному врагу, сколько в славе. А она зависела от количества пленных. Поэтому атаман отказался оставлять пленных на попечение
О своих потерях Платов ничего не сообщил, но было «по благости Божеской оных не так много».
В бою на дороге в Духовщину особенно отличились генерал-лейтенант Андрей Дмитриевич Мартынов, полковники Максим Григорьевич Власов, Степан Евдокимович Греков, Константин Иванович Харитонов и войсковой старшина Петр Иванович Тарасов, «который лично отнял у неприятеля знамя».
Между тем наступил вечер. Казаки остановились на ночлег в деревне Марково. Засыпали с надеждой, что завтра итальянский корпус будет истреблен, «и, ежели Бог поможет, то король Евгений не избежит плену». Здесь и нашел атамана курьер, прискакавший с письмом от главнокомандующего.
М. И. Кутузов — М. И. Платову,
26 октября 1812 года:
«Милостивый государь мой Матвей Иванович, за штандарты, знамена и пушки много благодарствую Вашему Высокопревосходительству. Сегодня отправляю я донесение мое государю императору о всех Ваших подвигах и не сомневаюсь, чтобы Его Величество не удостоил всемилостивейшего оных внимания, что я представлением моим долгом поставляю подкрепить также и о производстве сына Вашего…»
Это был ответ Кутузова на рапорт Платова от 25 октября, в котором атаман сообщал главнокомандующему об успехах казаков своего корпуса в преследовании неприятеля, выбитого из Вязьмы. О событиях минувшего дня фельдмаршал еще не знал. Между тем они едва не переросли в конфликт.
После боя на лесной Духовщинской дороге и на подступах к городу генерал-лейтенант П. В. Голенищев-Кутузов, принявший командование над отрядом Ф. Ф. Винценгероде, в рапорте главнокомандующему обвинил М. И. Платова в том, что он поставил себе в заслугу пленение начальника Главного штаба Великой армии А. Н. Сансона «и несколько тысяч» его солдат.
Сохранилось несколько рапортов М. И. Платова на имя главнокомандующего, но ни в одном из них он не приписывает заслугу пленения А. Н. Сансона казакам своего корпуса. Напротив, атаман называет героем боя на подступах к городу Духовщине генерал-майора В. Д. Иловайского, бригада которого входила в состав отряда П. В. Голенищева-Кутузова, о чем не мог не знать фельдмаршал.
Впрочем, во всей этой истории есть один достаточно щекотливый момент, который мог уязвить самолюбие и вызвать подозрения П. В. Голенищева-Кутузова. В. Д. Иловайский по окончании боя написал рапорт и препроводил пленного генерала А. Н. Сансона не к нему, а к М. И. Платову, справа от которого действовал в этот день. Вот и показалось командиру отряда, что атаман похитил у него успех. Потому он и решил разоблачить «шельму» — то есть Платова — в глазах главнокомандующего.
Итак, у П. В. Голенищева-Кутузова не было никаких оснований обвинять М. И. Платова в попытке присвоить себе чужой успех. К слову сказать, в рапорте на имя главнокомандующего атаман не представил В. Д. Иловайского к награде, очевидно, полагая, что сделать это должен его непосредственный начальник —
Неосведомленность П. В. Голенищева-Кутузова о событиях 26 октября не вызывает сомнений. Об этом свидетельствует его рапорт главнокомандующему, отправленный через две недели. Вот строки из него:
«Хотя и доложено Вашей Светлости, что генерал Сансон и несколько тысяч взяты в плен генералом Платовым, но они действительно взяты отрядом вверенного мне корпуса».
Здесь все не так: во-первых, ничего подобного его светлости князю Кутузову никто не докладывал; во-вторых, под командованием генерала Сансона в бою на подступах к Духовщине было не многим более 500 человек, а «несколько тысяч» взяли в плен казаки атамана Платова на лесной дороге, ведущей к переправе через Вопь; в-третьих, командир явно не успел еще войти в курс дела, поскольку бригаду Иловайского назвал отрядом, а свой отряд, пусть и очень сильный, — корпусом.
Почему же В. Д. Иловайский не сообщил П. В. Голенищеву-Кутузову об итогах того дня, 26 октября? Ответить на этот вопрос определенно я не могу. Не исключаю, что какую-то роль сыграло нежелание казачьего офицера служить под командой армейского генерала. Такое мнение существовало в военной среде. Его прямо или косвенно высказывали Д. В. Давыдов, А. П. Ермолов, А. И. Михайловский-Данилевский и другие.
О действительном случае присвоения Платовым чужого успеха речь пойдет ниже. А пока вернемся на берег реки Вопи.
Итальянцам и французам было не до сна. Е. Богарне, понимая, что на следующий день придется переходить через Вопь, с вечера послал туда командующего артиллерией корпуса Ж. Пуатевена с инженерами и саперами и приказал им навести мост, но поднявшаяся за ночь вода разрушила его. Людьми овладело отчаяние. Оно еще более усилилось, когда к месту переправы прорвались казаки, прорубившиеся сквозь колонны дивизии генерала Ж. Брусье, прикрывавшие отступление своих товарищей. Некоторые из них с ходу выскочили на противоположный берег и стали угрожать неприятелю окружением. Вице-король решил форсировать реку вброд.
Первой вошла в студеную воду реки гвардия. За ней двинулся сам вице-король Евгений Богарне со своим штабом. Затем последовали экипажи и пушки. Несколько орудий благополучно достигли противоположного берега и даже открыли огонь по казакам, но войсковой старшина Иван Иванович Кирпичев, командовавший полуротой донской конной артиллерии, «искусным и скорым действием сбил неприятельскую батарею» и тем усугубил всеобщую панику. Офицеры распрягли лошадей, бросили повозки, фургоны, телеги и дрожки, чтобы верхом переправиться через Вопь. Толпы солдат, вышедших из подчинения, кидались на них, не давая даже владельцам взять необходимые им вещи.
Адъютант вице-короля Евгений Лабом остался жив, вернулся в Париж и в 1814 году издал «Полную реляцию о походе в Россию», в которой живо описал события у деревни Ярцево на берегу Вопи:
«Крики людей, переплывавших реку, ужас спускавшихся к переправе, отчаяние женщин, плач детей, наконец уныние солдат — все это вместе взятое представляло такое раздирающее душу зрелище, одно воспоминание о котором заставляет содрогаться всех очевидцев…
Едва наши войска покинули берег, как масса казаков, никем более не сдерживаемая, приблизилась к этой ужасной реке, где находилось еще много несчастных, которым слабость помешала переправиться. Неприятель раздел своих пленных и оставил их лежать голыми на снежных сугробах. Мы видели, как татары делили между собой окровавленную добычу. Их жадность превысила их мужество, иначе Вопь не помешала бы им добраться до нас».