Атаман всея гулевой Руси

Полотнянко Николай Алексеевич

– Не зуди, Гусак, – отбрехивался Спирька. – Не во всём надо жить для своей выгоды. Доброе дело, оно и такому, как ты, плуту зачтётся.

– Где зачтётся? Там, что ли? – Гусак топнул ногой о землю. – Что-то я не слышал, чтобы оттуда кто-нибудь являлся в мир с вестями. Ты таких знаешь?.. Так и помалкивай, доброхот!

Вскоре ватажники вышли на увал, поросший высокими прогонистыми соснами, между которыми стояли небольшие осины и рябины. В распадке сыскался родничок, ватажники расположились вкруг него, вынули каждый свой сухарь, обмакнули в воду

и стали полдничать. После разлеглись на хвойном насте и стали подрёмывать, и только Фильке Косому не лежалось, он поднялся повыше и принялся выглядывать, что делается в шлыковской усадьбе.

Долгое время она была пуста, но затем к воротам подъехал человек в господской одежде, к нему выбежал мальчонка, отодвинул одну створку ворот. «Барин приехал!» – понял Косой. Шлыков тяжело слез с коня и сел возле крыльца на лавку. От амбара к нему поспешил старик, сняв шапку, стал слушать, что ему выговаривает барин. «Добро, – подумал Филька. – Все на месте, тут-то мы хозяина и приказчика накроем разом, чтобы все захоронки выведать».

Он сошёл вниз к товарищам, лёг, подложив под голову шапку, на захвоенную землю.

– Что там? – тихо спросил Спирька.

– Оружных людей не видно. Барин на месте.

– Дождёмся потёмок и пойдём, – зевнув, сказал Спирька. – Дремли, брат, пока время есть.

На закате ватажники собрались на верхушке увала и стали жадно, как псы, глядеть на шлыковскую усадьбу, которую медленно окутывал вечерний сумрак. Там стало люднее, с Туга пригнали коров, и две жёнки начали их доить, задымилась поварня и вокруг неё засуетились люди, девка снимала с жердей высохшую одежду, конюх подвёл коня к пруду и начал его скрести и поливать водой.

– Пора! – объявил Спирька, и ватажка стала спускаться с увала к усадьбе. Каждый из ватажников был вооружен большим ножом, который ему уже приходилось пускать в дело, кровь была им привычна, и свои жизни они не ставили и в полушку.

Ограда для них не стала препятствием, кряжистый Аниска Мёртвый выворотил кол, и они побежали к самой большой господской избе. Навстречу выскочил громадный, задыхающийся лаем пёс, но Косой огрел его по спине березовым дрыном, и он, скуля, пополз на брюхе в сторону. Ватажникам помог открыть дверь караульщик: он выскочил на крыльцо проверить, что за шум во дворе, и его тут же ударом ножа под дых уложил насмерть Гусак. В потёмках, натыкаясь друг на друга, ватажники полезли по лестнице в горницу, на пороге которой встал боярский сын Шлыков с обнажённой саблей в руке. Спирька заметил его первым и швырнул в барина кругляш железа на короткой цепи. Раздался сдавленный хриплый вой, и вся ватажка была в хозяйской комнате.

– Зажги смольё! – велел Спирька.

Гусак взял лампаду с божницы, береста вспыхнула и осветила просторную хозяйскую горницу. Мёртвый подошёл к барину и приподнял его за волосы.

– Жив? – спросил Спирька.

– Оклемается, – ответил Аниска Мёртвый. – Воды бы ему в харю плеснуть.

Косой взял со стола кувшин, заглянул в него, понюхал.

–

Квас годится?

– Плескай! – велел Спирька.

Квасное омовение помогло, Шлыков захлопал глазами, заозирался. Гусак сгрёб его за рубаху и поставил на ноги.

– Где казна? – рыкнул Мёртвый и ткнул горящим смольцем в бороду боярского сына, но Шлыков был не робкого десятка, раззявил сожженный рот и начал лаяться.

– Не видать вам, холопы, моей казны! Не для того её собирали мои деды-прадеды, чтобы воры растрясли зажитки по шинкам да кружалам!

– Стой, дружьё! – остановил кинувшихся на Шлыкова соратников Спирька. – Ведите сюда приказчика, старый хрыч лучше барина его казну ведает.

Косой и Гусак убежали за приказчиком, а Спирька подошёл к барину.

– Придётся тебя, боярский сын, на огонь ставить. Отдай казну по-доброму!

Шлыков отвернулся и засопел. Спирька задумался, с какого края начать поджаривать барина, и вдруг ему почудилось, что в горнице ещё кто-то есть. Он выхватил из руки Аниски смольё и осветил тёмный угол.

– Ба! – вскликнул Спирька. – А вы, лебёдушки, как сюда попали?

На широкой лавке сидели две голые девки, от страха они одеревенели и лишь время от времени взмыкивали, пытаясь что-то сказать.

– Да ты затейник, Шлыков! – усмехнулся Спирька. – Посвети, Аниска, я им одежонки сыщу.

Девичьи летники были разбросаны по полу, он нагнулся, чтобы их поднять, и в этот миг Шлыков вскочил на ноги и кинулся в дверь, а за ним помчался Аниска Мёртвый. Послышались ругань, возня, а затем глухой удар откуда-то снизу. Спирька подхватил смольё с пола и выбежал к лестнице.

– Аниска! – позвал он. – Где ты?

– Беда! – раздался из подклети голос. – Барин скатился с лестницы и шею свернул.

– Что за беда, шею свернул, – растерялся Спирька. – Неживой, что ли?

– Дух из него вышел напрочь! Что братанам скажем?

– То и скажем! – осерчал Спирька. – Отвечать будешь ты.

Он вернулся в горницу, девки уже прикрыли наготу и боязливо жались к стене.

– Брысь отсель!

Девки сделали один шажок, другой к двери, а потом будто их ветром вынесло.

– Раздора меж нас не должно быть, – сказал Мёртвый, входя в горницу. – Давай, Спирька, отвечать оба два.

– Добро, – согласился Спирька. – Утраченного не вернуть.

Приказчик Емельяныч от страха обезножил, Косой и Гусак привели его под руки.

– Где господская казна, старый? – спросил Спирька. – Хочешь жить – отвечай!

Емельянычу уже доводилось переживать нашествия воров на усадьбу, и он ведал, что отвечать.

– Кто же укажет захоронку, кроме самого барина? Рассудите здраво, соколики: тайное лишь тогда тайное, когда оно ведомо лишь одному. Роман Иванович не дурак, всё держал в себе.

– А где же барин? – спохватился Гусак.

– Забудь про него, – сказал Аниска. – Думай о казне.

– Ты что, старый, шутить вздумал? – Спирька поднёс огонь к лицу Емельяныча. – Говори, где захоронка!