Ателье Мадам Пикок
Шрифт:
– Я хотела спросить вас об одной девушке, - осторожно начала я, видя, как оживилась Красотка Роуз. – Понимаете, Дитрих, в бреду зовет кого-то…
30.1
И тут лицо Красотки Роуз изменилось.
– Я знаю, - ледяным голосом произнесла она, скидывая движением головы со лба завитую прядь. – И девочки мне не раз говорили, что когда он напивается, он зовет ее.
– Кто она? – спросила я, пришивая кисточки к тесемкам.
– О, дорогуша… Это одна аристократка. Любовь всей его жизни. Он ее так называл, - скривилась
– А как ее звали? – спросила я, склонив голову на бок. Штора была уже закончена, но я так и не вытащила ее из машинки.
– О, я не помню! – скривилась Красотка Роуз. – Дитрих влюбился без оглядки! Он просто боготворил эту женщину, а я говорила, что добром дело не кончится! А она была такой тварью! Так измывалась над моим сыном!
Я почувствовала, какой-то неприятный холодок.
– Представляешь, однажды, он купил ей цветы, а она вместо того, чтобы поблагодарить за букетик, бросила его себе под ноги, когда выходила из кареты! – разбушевалась Красотка Роуз.
Мне показалось, что вокруг все завертелось, а мне стало не по себе.
– Видите ли, туфельки были ей дороже сердца моего сына! – негодовала Красотка Роуз. –Однажды он ей стихи принес. Так, знаешь, что эта мерзавка вычудила? Она прочитала их, порвала и высыпала из кареты! Мой сын раньше писал очень красивые стихи, о, ты бы знала! У нас все девочки умирали по его стихам! «Если б вы были мои бриллиантом, сердце мое стало б вашей оправой…».
«Если б вы были убийственным ядом, я стал бы кубком для сладкой отравы», - закончила я мысленно строчки, въевшиеся в память навсегда. Я долго вспоминала начало, но никак не могла вспомнить.
– А потом она сгорела в том пожаре! – гневно сопела Красотка Роуз. – Так ей и надо! А однажды она высунулась в окно и плеснула шампанским на моего сына!
«Прекратите!!! Умоляю!!!», - кричало что-то внутри меня, а мне ужасно хотелось закрыть уши и провалиться сквозь землю. «Это в прошлом!!! В прошлом!!!». О, зачем я только спросила!
– … и ведь на последние деньги! – продолжала Красотка Роуз, а я пыталась проглотить в горле крик: «Прекратите! Немедленно! Я просто… я… просто…».
– Но он все равно ее любит и боготворит до сих пор, - вздохнула Красотка Роуз, усмехнувшись. – Только ее. И никого больше. Только она одна царит в его сердце…
30.2
Она помолчала, а потом усмехнулась.
– Как мне кажется, с тех пор он мстит всем аристократкам! – заметила Красотка Роуз, поглядывая на меня. – Будем надеется, что эта Пикокиха для него просто очередной желанный трофей! Так, который час? Я совсем заболталась! Мне пора обратно, а то опять что-то учудят! Они все насмерть перепуганы проститутошной смертью! Еле успокоила!
Я показала ей ворох штор, чувствуя, как дрожат руки.
– О, эти кисточки – просто прелесть! Обожаю кисточки на шторах! Прямо, как в аристократических семьях! – умилилась Красотка Роуз, доставая из декольте деньги и высыпая их на стол. – Тут немного больше. Пошей себе приличное платье! И мы будем думать дальше, как действовать!
Она сгребла ворох штор, проверяя, ничто не волочится по полу.
– Если они опять будут об них вытираться… - прорычала она.
– А вы их перцем намажьте! Жгучим, - усмехнулась я, как вдруг мама Дитриха замерла, глядя на меня с удивлением.
– Дорогуша! Я бы тебя обняла и расцеловала, но у меня руки заняты! – умилилась она. – Так, заехать и купить перец! Все! Пока!
Дверь за ней закрылась, а с улицы послышалось: «Чего стоишь как пень! Помоги даме! Что значит, я не дама? Да я, между прочим, ничего тяжелее мужского достоинства в руках не держала. Иногда даже отдельно от его рыдающего обладателя!».
Карета укатилась, а я присела на стул, глядя на обрезки ткани. Мне бы поговорить с Бесподобным Елауарием, но время… О! Время! Я совсем забыла! Благотворительный бал!
Закрыв шторы и дверь, подперев ее стулом, я бросилась наверх, тоже закрывая дверь и подпирая ее стулом.
– Ничего, - усмехнулась я, доставая из- под пола свое платье и туфли. Ванна уже пенилась, а рядом с ней валялись разбросанные флаконы с кремами, притирками и бальзамами.
– К сожалению мне не прислали приглашение, - усмехнулась я, глядя на себя в зеркало. Роскошный воротник выглядел, как капюшон у ядовитой змеи. «Убивать поцелуем», - пронеслось в голове, а по телу пробежала сладкая предательская дрожь предвкушения встречи. Пыль с волос была смыта, и они снова сверкали золотом, как раньше. Белоснежная кожа оттеняла алую помаду.
– Вильгельмина Анна Генриетта, - усмехнулась я, глядя на себя в зеркало. О, если бы не эта убогая комната! – Это твой первый выход в свет! Еще немного и до королевского бала доберемся!
Я рассмеялась хищным смехом, глядя на жемчужную белизну зубов.
Я сбрызнула воздух духами и стала кружиться, чувствуя, как на меня оседают маленькие капельки.
Быстрым шагом я вышла из ателье, проверяя на всякий случай, не толпится ли здесь знать? Но никого не было! Значит, все на балу! Или даже на балах! Воротник пришлось прижать к шее, чтобы не помять под накидкой.
– Бесподобный Елауарий, - прошептала я, войдя в часовню. Бесподобный Елауарий обернулся, улыбаясь добрейшей из всех улыбок. – Мне нужна карета!
На его исцарапанных руках лежал брат Бенедиктус, шипя, как змея и кусая сморщенную расцарапанную руку.
– Котики так успокаивают, - блаженным голосом заметил Бесподобный, когда два острых клыка вцепились ему прямо в палец, а скошенные злющие глаза смотрели с ненавистью.
30.3
Черная карета уже стояла на дороге, а я собиралась с мыслями. Внутри что – то вздрагивало от предвкушения встречи. По телу разливался сладкий, опьяняющий азарт. Именно он и маска делали меня всесильной, дерзкой и безумной.