Атолл 'Морская звезда'
Шрифт:
Вечером пришла женщина - та, что приносила еду, отвела Брызгалову в ее комнату.
На следующее утро после завтрака ее вновь отконвоировали к Бартье. И опять она пробыла в лаборатории до темноты. Бартье попытался заговорить, но она не отвечала - отворачивалась к стене.
Она не знала его имени, но уже разобралась, - несомненно, это серьезный исследователь, химик и биолог.
Утром третьего дня она завтракала в своей комнате, когда за дверью послышались шаги. Вошел Бартье.
– Вы отказываетесь работать со мной, - сказал он.
– Позвольте спросить о причине?
Они были
Она все поняла. У нее сильно забилось сердце.
Позже Бартье сказал, вспоминая тот день: "Я предупредил, что комната может прослушиваться, и вы мгновенно отреагировали. Думаю, именно в эту секунду мы преодолели барьер отчужденности - я увидел, как у вас потеплели глаза".
Так они нашли друг друга.
Между тем Бартье продолжал беседу.. Нервничал - боялся, что слишком быстро получит ее согласие. Но Брызгалова точно вела игру, и в тот день Бартье "ничего не добился". Впрочем, наблюдатель, если он слышал их диалог, определил бы, что сопротивление женщины ослабло...
Потребовалось еще два сеанса уговоров, чтобы ученая появилась в лаборатории Эжена Бартье и приступила к работе.
Вечером туда же пришел Лотар Лашке. Выразил удовлетворение по поводу того, что все образовалось. Руководство исследовательского центра ждет от русской плодотворной работы. Каждый успех будет вознаграждаться. Для этого существуют широкие возможности - от улучшения режима питания и содержания до получения свободы. Да, да, можно надеяться даже на выезд в какую-нибудь страну, где тебя ждет солидный счет в банке и обставленная квартира, разумеется, если вся нужная работа проделана на самом высоком уровне.
Брызгалова слушала эту речь, одновременно краем глаза наблюдая за Эженом Бартье. Тот старательно играл сосредоточенность, внимание, абсолютную веру в слова руководителя исследовательского центра. Дважды она ловила на себе его взгляд - француз как бы приглашал ее тоже демонстрировать смирение и покорность.
Она не могла бы объяснить, почему поступила наоборот - вдруг заявила Лашке, что не верит ни единому его слову: все это ложь, цель которой заставить ее, Анну Брызгалову, лучше работать. Что ж, она будет добросовестно нести свои обязанности. Но это все, на что вправе рассчитывать руководители исследовательского центра. Не может быть и речи о лояльности или добровольном сотрудничестве - по крайней мере, на данном этапе.
Высказав все это, сжалась в комок: сейчас должна была последовать бурная реакция противной стороны.
А Лотар Лашке стоял перед ней и молчал. Потом шлепнул ладонями себя по бедрам, коротко хохотнул и вышел из комнаты.
Брызгалова растерянно глядела на Бартье. Тот приложил палец к губам, схватил мел и стал писать на грифельной доске. Брызгалова прочитала: "Все в порядке. Вы понравились своей прямотой". Она кивнула в знак того, что поняла, и Бартье стер надпись.
С тех пор они пользовались мелом и доской для обмена репликами на особо доверительные темы. Но о многом говорили открыто: все равно тюремщики располагали обширной информацией о заключенных.
Бартье
Надо ли описывать, как он пришел домой? Ведь родные его давно похоронили. Родные! Из всей семьи в живых осталась одна мать. Отец, жена, дочь, которой в том сороковом году было неполных пять лет, - все погибли: эпидемии, голод.
Но надо было жить, несмотря ни на что. Еще до войны, совсем молодым исследователем, он увлекся проблемами поведения человека и возможностью влиять на его нервную деятельность - конечно, в лечебных целях, опубликовал несколько работ на эту тему. Вот, кстати, почему немцы удостоили его вниманием и отправили в Освенцим.
После войны он с головой окунулся в исследования по этому направлению. Дело пошло. На европейском симпозиуме психиатров и нейрохирургов был удостоен медали и почетного диплома. Тогда же Швейцарская академия высшей нервной деятельности предложила ему одну из своих кафедр.
А вскоре он оказался на этом острове. Каким образом? Примерно при тех же обстоятельствах, что и Анна Брызгалова. Возвращался с лекции, и вдруг спустила шина переднего колеса его автомобиля. Стал менять колесо. Тут подъехал другой автомобиль. Два вежливых молодых человека предложили помочь. Один из них ловко установил домкрат. Другой предложил Эжену Бартье сигареты. "Египетские, - сказал молодой человек, - изготовлены по особому заказу моего отца, видного дипломата в Каире". Бартье зажег сигарету и сделал несколько затяжек. Больше ничего не помнит. Проснулся в самолете, когда тот уже кружил над островом... Первое время отказывался от пищи, требовал, угрожал...
– Теперь смирились?
Конечно же не смирился. Это она поняла много раньше, еще до того, как приняла решение пойти работать к нему в лабораторию. И все же задала столь глупый вопрос.
В тот раз диалог у них оборвался. Они не общались и на другой день. А потом Брызгалова вдруг сказала Бартье, что он напоминает ей одного знаменитого француза.
Он стоял спиной к ней, налаживал вытяжной насос у вакуумного шкафа. Прервав работу, круто обернулся. "Кого именно?" - говорил его взгляд.
– Жака Ива Кусто.
Он сел на табурет и заплакал.
Верно, он был похож на Кусто - такое же смуглое костистое лицо с узким подбородком и внимательными глазами под широким лбом мыслителя. Вот и Кусто, если бы плакал, наверное, делал бы это, как Бартье: слезы набухают в широко раскрытых глазах и скатываются по скулам; а лицо неподвижно, лишь подрагивает прикушенная губа.
Она комочком марли вытерла ему лицо.
– Были знакомы с Кусто?
Движением ресниц Бартье показал - да, был знаком.