Аттестат зрелости
Шрифт:
Вчерашние десятиклассники, сегодняшние выпускники, знакомы с алгеброй, физикой, астрономией, знают многое другое, предусмотренное программой, но иногда ненужное в жизни. А жизнь изучать по каким учебникам? Где их взять?
Да и что вообще такое - жизнь?..
Они об этом знают понаслышке от родителей, из нотаций преподавателей, и хотя считают себя многоопытными людьми, в сущности - зелёные они презелёные юнцы. Они, как птенцы, которым школа подарила крылья, но не научила летать. И в прощальный день с детством будущее для каждого маячило в розовой дымке, а ведь кроме радостных цветов радуги есть ещё и чёрный цвет неудач. Так думал
Окунь слонялся по школе, не зная, как убить время. Уходить раньше всех было неудобно, а праздничному веселью не видно конца.
Окунь изредка прикладывал к левой стороне груди ладонь, где во внутреннем кармане пиджака лежал новенький со всеми печатями и подписями аттестат. Всё-таки одолел он выпускные препятствия, и хотя споткнулся на последнем - на физике - всё же справился и с ним. Окунь медленно и торжественно обходил все уголки школы, в своём классе посидел за столом на своём обычном месте. Осенью сюда придут другие ученики с иными радостями и огорчениями, может, будут лучше их, а может, хуже, и с ними тоже начнут воевать преподаватели за успеваемость, посещаемость и прочее...
В одном из пустых классов он увидел Светлану Рябинину и Сергея Герцева.
Они стояли у открытого окна, вглядывались в сизые сумерки наступающей ночи. Сергей одной рукой обнимал Светлану, а другой рукой жестикулировал, помогая себе в рассказе. Светлана приникла к Серёжке и улыбалась ясной улыбкой, такой красивой, что Окунь поразился: а Светлана ли это?
Сияющая, похорошевшая. Оказывается, Светлана красива: неброско, не сразу и заметишь эту красоту. Узкое, с правильными чертами лицо, немного тронутое загаром. Брови вразлёт, нос с горбинкой. И глаза... Какие красивые, бездонные глаза! Как же раньше не замечал он красоты этой, строгой на вид, девчонки? Да и Герцев-то, девушконенавистник - как говорил о нем он, Васька Окунь, гладиатор - как ехидничала Витка Осипова, похоже, только сегодня разглядел Светку Рябинину. А Витка-Инфанта давно увидела ниточки, что тянулись от Герцева к Светке Рябининой, не раз говорила, что есть у неё одно подозреньице насчёт Герцева. Окунь сморщился брезгливо: ну и подлая же Витка, подозревала, что нравятся Герцев с Рябининой друг другу, а всё равно лезла к Серёжке. А Серый - молоток, не раскололся, как Чарышев, знатно сегодня отшил Витку, та аж губу закусила!
Окунь усмехнулся незлобиво: сколько уж времени рядом с ними стоит, а они и не замечают. Да это и понятно, будь он сейчас на их месте с Настей, тоже, наверное, не слышал бы...
Окунь боком, осторожно приблизился к Светлане и Сергею, кашлянул, позвал нерешительно:
– Свет...
– Чего тебе?
– оглянулась недовольно.
– Почему Настя не пришла?
– А то не знаешь!
– Свет, пойдем к ней, приведём сюда, ведь здесь её настоящие друзья, а не там.
Счастливые люди всегда эгоистичны, Светлана не была исключением, потому бросила небрежно через плечо:
– Иди сам, из-за тебя ведь Настя в другую школу перешла!
Окунь не возразил, со вздохом вышел из класса.
Девятая школа тоже светилась всеми окнами, гремела музыкой, во дворе сновали выпускники.
Окунь подошёл к парню, стоявшему на гранитном просторном крыльце. Парень оказался знакомым: Саня Лаптев, бегун, наравне с их Герцевым. Это именно он в прошлую спартакиаду обошёл на финише Серёжку Герцева, он и кубок по лёгкой атлетике для «девятки» получал.
Саня Лаптев курил, картинно пуская кольца дыма через нос, увидев Окуня, кивнул:
– Привет! Чего к нам забрел?
– Сань, ты кого-нибудь из десятого «В» знаешь?
– Естественно, я сам учусь там. То есть - учился, - поправился Лаптев, улыбаясь.
– А почему тебя шара наша интересует? Небось, у нас есть твоя барушка? Да?
Окуня покоробило жаргонное словечко, хотя и сам раньше именно так звал всех своих случайных знакомых девушек. Но Настю так назвать нельзя. Окунь поднялся на крыльцо, попросил Саню:
– Позови Настю Веселову, она к вам из нашей школы пришла.
– Влюбился, что ли? Она у нас недотрога, хотя и занятная девчонка, я бы сам за ней приударил, да не свободен, понимаешь. Моя глаза выцарапает и ей, и мне, - Саня громко захохотал.
– И ты к Насте не клейся, дохлый номер. Ей прямая дорога в монастырь.
– Ладно трепаться, позови, я сказал!
– насупился Окунь.
Лаптев поклонился, развел руками:
– Не могу, потому что, как вручили аттестаты, она ушла. Я же говорю - дохлый номер за ней гоняться.
Окунь, ни слова не говоря, сбежал с крыльца, быстрым шагом пересёк школьный двор.
Настино окно светилось, как маяк. Окунь издалека увидел этот свет, и шёл к нему, не сводя с окна глаз, умоляя мысленно Настю не гасить раньше времени путеводный огонёк. Но сразу подняться к Насте Окунь не решился. Сел на маленькую скамеечку на детской площадке, закурил, не упуская из виду свет в Настином окне и дверь её подъезда. Потом встал и направился к дому.
Медленно, со спокойствием человека, возвращавшегося домой после долгого отсутствия, Окунь поднимался по лестнице, с удовольствием оглядывая стены со смешными детскими каракулями, двери квартир.
У Настиной двери на секунду остановился, перевёл дыхание и нажал кнопку звонка. Тот звякнул нерешительно за дверями. Окунь вновь, уже до отказа, утопил в гнезде чёрную кнопку, и звонок весело, громко затрещал на всю квартиру. Послышались торопливые шаги, обитая коричневым дерматином дверь распахнулась, на пороге стояла Настя.
– Это ты, - совсем не удивилась, пригласила.
– Проходи.
– Я вообще-то на минутку, - хрипло произнёс Окунь.
–
Поздравить с окончанием школы зашел.
– Спасибо.
– Настя спокойно и строго улыбнулась.
– Проходи, чего же ты?
– А это удобно? Поздно уже. Что мать скажет?
– Я одна. Мама с Илюшкой и бабушкой уехали в деревню.
Окунь раздумывал: войти или не войти?
Настя поняла его состояние, улыбнулась опять спокойно и уверенно. Окунь отметил, что Настя построжела, повзрослела что ли, стала как-то увереннее, проглядывало в ней что-то рябининское, упрямое и решительное. Окунь часто бывал возле дома Насти, но зайти не решался. Он чувствовал себя виноватым перед Настей, что не бился, не сопротивлялся Одуванчику и его компании, это потом он чувствовал к ним только ненависть, а страха уже не было. Пусть бы кости все переломали, легче было бы Насте в глаза смотреть. А он испугался, безропотно подчинился и этим предал Настю, обманул её.