Аутсайдер

Каннинг Оливия

– Ты не продал ее, - тихо сказала она.

– Я бы никогда не смог. Она твоя. Возьми ее.

Она открыла шкаф и достала потертый футляр - тоже там, где она его оставила.

– Рейган?

Она взглянула на отца, смущенная дрожью в его голосе.

– Ты сыграешь на ней для меня в последний раз, прежде чем уйдешь?

Простая просьба, но странно весомая. Но она бы ему не отказала. Как бы ей ни хотелось отвергнуть его требования, она все равно хотела его одобрения, каким бы временным оно ни было.

– Мой стул пропал.

– Я взял его в школу.

– Снова сокращение бюджета?
– Она улыбнулась.

Он покачал головой.

–

Я все еще пытаюсь найти ученика, чтобы вырастить его, но, сколько бы ни старался, ни один из них не бывает достаточно талантлив, чтобы затмить моего первенца.

Рейган опустила подбородок, чтобы скрыть внезапно навернувшиеся на глаза слезы. Она не была расстроена тем, что он пытался найти ей замену. Она была тронута тем, что он скучал по ней настолько, чтобы попытаться. Она не поняла, что Трей вышел из комнаты, пока он не вернулся со стулом от кухонного стола. Опустившись на колени на пол, она ритуально полировала гладкую деревянную поверхность своей виолончели. Вынув свой смычок из футляра, она затянула винт, чтобы растянуть струны смычка до нужной прочности. Быстро проведя большим пальцем по банту, она потянулась за кусочком канифоли. Она скучала по этому, подумала она, настраивая струны. Во время тура гитарный техник вручал ей идеально настроенную гитару и указывал на сцену. Эта маленькая привилегия не давала ей того же ощущения личной связи со своим инструментом, которое она испытывала, когда сама готовила виолончель.

Она устроилась на стуле и подняла смычок, скользя им по четырем струнам, прислушиваясь к малейшим отклонениям от идеального тона.

– У нее идеальный слух, - сказал ее отец.

Злорадная ухмылка Трея подсказала ей, что он, как обычно, себе на уме, но он ничего не сказал.

Рейган глубоко вздохнула и начала играть. То, что начиналось как идеальное оркестровое исполнение Прелюдии Баха к сюите для виолончели № 1, вскоре превратилось во вдохновленный классикой метал- рифф, который она не могла выбросить из головы, тот, который она бесчисленное количество раз пыталась усовершенствовать на электрогитаре, хотя это никогда не казалось правильным. Как чувствовалось прямо сейчас. Ноты поглотили ее, затронув ту часть ее души, которая неразрывно связана с музыкой и звуком. Она наслаждалась ощущением струн под кончиками пальцев, дрожью восторга и возбуждения, танцующей вдоль ее спинного мозга, и знакомым резким движением правого плеча и локтя, когда ее смычок играл по струнам. Когда последняя нота затихла, она опустила смычок и глубоко вздохнула.

– Что это было?
– спросил ее отец.

– Это было потрясающе!
– сказал Трей, хлопая в ладоши.
– Вот что это было.

– Кое-что, что я пыталась сочинить на гитаре.

– Слишком много струн, - сказал ее отец, качая головой.

Она засмеялась и кивнула.

– Слишком много струн. Может быть, мне стоит переключиться на электрический бас.

– Пожалуйста, скажи мне, что ты шутишь, - сказал Трей.

– Шучу, - сказала Рейган, скользя рукой по корпусу своей виолончели, знакомый изгиб и твердая гладкая поверхность, как у любимого любовника под ее прикосновением.

– Как ты могла отказаться от этого, Рейган?
– спросил папа.
– Разве ты не видишь, что ты рождена, чтобы играть на виолончели? Твоя бабушка видела это в двухлетнем ребенке, который неустанно наблюдал за ее игрой. Я видел это в тебе каждый раз, когда ты прикасалась смычком к струне. Я все еще вижу это в тебе.
– Он потряс обоими кулаками.
– Боже мой, ты слышала,

что ты только что сыграла?

– Я бросила, потому что ты заставил меня возненавидеть это, папа. Постоянное давление, твоя настойчивость в том, что это единственное, что во мне хорошо, что это единственное, на чем я должна сосредоточиться. Для меня есть нечто большее, чем этот инструмент, папа. Это то, чего ты никогда не мог увидеть.

Она посмотрела на Трея в поисках поддержки, но он неловко уставился на свои ботинки. Или, может быть, эта ухмылка на его лице была гордостью. Он, вероятно, думал, что она никогда не могла постоять за себя перед своим отцом, но она могла. Или она пыталась это сделать. Она хотела, чтобы ее отец понял, что у нее были более широкие мечты, чем те, которые, по его мнению, были подходящими для нее, но когда он упрямо отказался позволить ей найти путь, по которому она хотела пойти, она почувствовала, что у нее нет выбора, кроме как уйти. И она ни на секунду не пожалела об этом решении. Она только сожалела, что это уничтожило все восхищение, которое он когда-то испытывал к ней.

Он ничего не сказал, вероятно, потому, что знал, что она права.

– Твоя мать звонила несколько дней назад, - тихо сказал он.

Ей потребовалась секунда, чтобы оправиться от удивления, прежде чем она спросила:

– Чего она хотела от тебя на этот раз?

Он покачал головой.

– Ничего. На этот раз она кое-что хотела от тебя. Я не давал ей твой номер. Должен ли я был отдать его ей? Я пытался позвонить, чтобы спросить тебя, но к тому времени ты перестала отвечать на мои звонки.

– Я не должна была блокировать тебя, - сказала она.
– Я просто не могла вынести, чтобы еще один человек думал, что я такая, какой меня изобразили в этом гребаном таблоиде.

– Я сжег его, - сказал папа, и первая улыбка за время визита украсила его губы.
– А потом вчера я получил еще один по почте. По крайней мере, я думаю, что именно он был в конверте. Я не потрудился его открыть.

Ей пришлось обнять его за это. Поставив виолончель на подставку, она подошла к нему, наблюдая за ним в поисках признаков отказа. Он не отвернулся, когда она подняла руки в его сторону или когда она сжала его в крепких объятиях. Они не прикасались с тех пор, как она приехала, и тихий обиженный звук, который он издал в глубине горла, когда он неловко сжал ее, вызвал у нее слезы, будь проклят этот закаленный старый ублюдок за то, что заставил ее плакать.

– Оно снова было отправлено из Сиэтла?
– спросил Трей, разрушая редкий нежный момент с ее отцом.

– Я не проверял, - сказал папа.
– Оно в мусорном баке в гараже, если ты хочешь его выкопать.

Рейган усмехнулась, когда Трей сказал:

– Хочу, - и ушел в поисках письма.

– Должен ли я был дать твоей матери твой номер телефона?
– спросил папа.

– Чего она хотела?

– Как ты думаешь, чего она хотела?

Рейган надеялась, что ошиблась, когда догадалась:

– Пропуск за кулисы на шоу «Конца Исхода»?

– Ты угадала.

Рейган закрыла глаза и тяжело вздохнула.

– Дай мне ее номер. Я подумаю о том, чтобы позвонить ей. Я не уверена, что хочу, чтобы она вернулась в мою жизнь. Она хороша только в одном.

В уходах. Рейган не нужно было этого говорить. Ее отец знал это так же хорошо, как и она сама.

– Может быть, она готова остепениться, - сказал он, опустив взгляд в пол.
– Было приятно услышать ее голос.