Авантюристы
Шрифт:
— Что я, кучер какой? — пробурчал Степан, принимая вожжи. — Я и не правил-то никогда… Боюсь, не сдюжу!
— Тише ты, баклан длинношеий, — ворчал усталый Терентий.
— Ладно, Степа, не кобенься, что ты, в самом деле! — прикрикнул на него Нарышкин. — Трогай помалу, не облезнешь! Тем более, считай, уже приехали.
Тройка дернула с места и пошла как-то неровно, но потом разошлась, и Степан, вначале нервно ерзающий на козлах, вскоре вошел во вкус, щелкнул кнутом, как заправский возница, и пустил лошадей вскачь.
— Тише, черт
Катерина не ответила. Она спала с полуулыбкой на губах. Дремал и Нарышкин, отвалившись, качаясь на кожаном диване.
Терентий вздохнул, закрыл глаза и тут же уснул, как зарезанный.
…Однако вскоре из объятий Морфея всю спящую троицу вырвал резкий толчок, грохот и треск. Бричка накренилась и встала. Нарышкин обнаружил себя лежащим на полу между сиденьями, причем под ним кряхел Терентий, а рядом охала Катерина.
— Похоже, приехали! — сообразил Нарышкин.
— Вот кобел косорукий, да он что там — ворон ловит? — сопя, выбрался из-под своего увесистого барина дядька Терентий.
— Экая оказия! Лесора переломилась, — оправдывался Степан.
«Гроза морей» вылез на свет божий. Экипаж действительно представлял собой плачевное зрелище.
Ось развалилась пополам, бричка зарылась передком в дорожную пыль, причем одно колесо валялось тут же, а другое откатилось далеко под откос и утонуло в грязном ручье.
— Ах ты аспид! Душегубец! Потрох куриный! Едва до смерти не расшиб! Через тебя, косорукого, чуть концы не отдали! Что теперь делать будем? — Терентий продолжал костерить Степана.
Тот вяло оправдывался:
— Так я же упреждал, что не сдюжу… Кто ж знал, что оно вот так выйдет. Кабы не ось, то, может, и обошлось бы…
— Полно тебе, Терентий, живы — и слава богу, — вступился за оплошавшего «кучера» Нарышкин.
Видя, что барин отнесся к происшествию философски, Терентий умерил пыл и принялся помогать незадачливому вознице, выпрягать лошадей.
— Как же оно быть-то теперь? Ехали, ехали и вот те, на! — Степан, оглядев карету, развел руками. — Тут работы, почитай, на весь день. Да в кузне, а не в поле.
— Что это вон там, никак деревня виднеется? — спросил Терентий, щуря глаза.
Ландшафт показался Нарышкину знакомым. С бугра пыльная дорога вела меж зеленеющих посевов, на взгорке виднелась старенькая деревянная церквушка, а чуть поодаль лепились друг к другу неказистые, крытые гнилой соломой избенки.
— Эге, да ведь это же соседская вотчина! — радостно воскликнул Сергей. — Мы почти дома! Раньше эти земли принадлежали довольно странному субъекту… как-то, бишь, его звали? Земляницкий? Малиницкий? Калинковский?.. Поговаривали, что он франкмасон. Дружбы с соседями не водил, жил замкнуто, видели его редко. Правда, сказывали, имение это выкуплено… Терентий, ты не помнишь, как, бишь,
Дядька Терентий, отличавшийся редкой памятливостью, поскреб затылок и развел руками: — Нет, не припомню!
— Ну, тогда вот что, ты, дядька Терентий, сиди тут — багаж стереги. А мы с Катериной и Степаном пешком до усадьбы пройдемся и подмогу сюда вышлем. Сосед мне помочь, должно быть, не откажет.
Нарышкин бодро зашагал напрямик. Степан и Катерина поспешили за ним. На лугу девушка нарвала полевых цветов и на ходу сплела венок. В этом незамысловатом уборе она показалась Нарышкину еще более мила.
— Вот сейчас за этой рощицей и будет усадьба. Вы, Катерина Степановна, надеюсь, не устали? — осведомился Нарышкин.
— Да что Вы, Сергей Валерианович! Я знаете, какая сильная! Вот, кажется, так бы и полетела! Катерина взмахнула руками, как бы и правда пытаясь взлететь, а затем, подобрав платье, понеслась вниз с откоса.
— Постой, куда ты? — «Гроза морей» с шага тоже перешел на легкую рысь. — Вот еще глупость — за девицей бегу! — усмехнулся про себя Сергей. — Право же, я, кажется, схожу с ума!
— Сергей Валерьянович, догоняйте! — донесся голос Катерины.
Таким манером Катерина и Сергей влетели в небольшую рощу. Рысь перешла в полугалоп. Степан безнадежно отстал и хмуро тащился далеко позади, высоко, как журавль, поднимая худые ноги, путающиеся в траве. Фигура Катерины мелькала между берез, плотный Нарышкин еле поспевал за нею.
Наконец он схватил Катерину за руку. Сергею с трудом сдержал разбег, чтобы не ушибить девушку. Однако столкновения избежать не удалось. Нечто мягкое, женственное, ткнулось в грудь Нарышкину, он обнял это существо и, уже не отдавая себе отчета, поцеловал в полные, чуть приоткрытые губы.
— Вы зачем это? Пустите, Сергей Валерианович! — Катерина, упершись кулачками в грудь Нарышкина, оторвала его от себя.
— Ты, Катенька, можешь звать меня просто Сергей! — сказал Нарышкин и тут же понял, насколько глупо и фальшиво звучит эта фраза.
— Нет уж, сударь! Вы насмешничать над бедной девушкой изволите!
— Почему насмешничать. Разве не могут люди по имени друг к другу обращаться?
— Я Вам не ровня. Мы люди простые, неполированные!
— Вот еще вздор. Все перед Богом равны!
«А это — еще более фальшиво, — подумал Сергей. — Пожалуй, она права. Ведь так, чего доброго, и ее папаша мне „ты“ говорить станет!».
— Все, да не все. Вот Вы целовать меня изволили, а может, мне это не по ндраву, благородная дама Вам бы тут же отпор дала, а я не смею.
— Прости, Катенька, само как-то вышло! Ты же в этом веночке чудо как хороша… А я, значит, тебе совсем не нравлюсь?
— Отчего же, ндравитесь, — выдохнула Катерина. — Только… не та у нас с Вами канплекция. Кто Вы и кто я? Вы-то, вон, — грамотник, а я — мещанка забвенная!