Авантюры студиозуса Вырвича

Рублевская Людмила Ивановна

Рука сама ухватилась за эфес в виде лилии. Избранник! Какого рожна тот Доминик — избранник, если он даже меч правильно держать не умеет? Рыцарь не рассуждает, рыцарь идет в бой!

Дверь, за которой исчезла белая телка, распахнулась, слуги, вернувшиеся от дракона, бегом бросились присоединяться к зрителям.

Прантиш достал меч из витрины. А потом шляхтич Вырвич, как сэр Ланцелот, как Трищан, как гетман Кастусь Острожский, твердым и быстрым шагом отправился на смертный бой — осуществлять рыцарский подвиг.

Вход в подземелье, находившийся за ратушей, в обнесенном высокой стеной круглом дворике, выглядел очень

прозаично: деревянные двери, укре­пленные железными полосами, будто в большой погреб. И даже не заперты! Вот же неосторожно. А если чудище вырвется, пожрет всех?

Прантиш спустился по широким ступеням в пещеру. В нос ударила страшная вонь. Но какая-то. совсем не легендарная. Будто бы вошел в боль­шой коровник. Глаза постепенно привыкли к полутьме. Какая там пещера! Помещение с каменными стенами, с окнами, забранными в решетки. А на стенах — ужасное: веночки с белыми вуалями. Известно — тех девушек, что стали жертвами. И несколько портретов висело здесь — красавицы грустно посматривали на Прантиша, будто молили: отомсти за нас, отважный рыцарь! Защити других невинных девиц от страшной смерти! Рука Прантиша изо всей силы сжала эфес лилейного меча.

Впереди ждали еще одни огромные двери с окошками, закрытыми иску­сно раскрашенными ставнями. Прантиш догадался, что именно через эти окошки и показывают за деньги чудище. А что оно там — точно! Студиозус слышал его дыхание, глухой рык, скрежет. Позорный пот волнения заливал глаза.

Но погибшие девушки!... А еще утереть нос избраннику Доминику.

И Прантиш рванул на себя тяжелые двери.

Да, он был там! Самый настоящий живой дракон. Свет скупо просе­ивался на него сквозь маленькие окна в потолке. Какой он был огромный! И какой-то. Будто покрытый плесенью. Блеклые глаза, как слепые, — где же в них огонь? Да из пасти тоже огня не видно. Зато пасть здоровенная! Половина Прантиша в нее точно поместилась бы. Голова дракона была одно­временно похожа и на змеиную, и на огромную лошадиную. А что наиболее странно — не виднелось крыльев! Возможно, они просто сложены, как у летучей мыши? Чешуи тоже, насколько Вырвич рассмотрел, не имелось — морщинистая блекло-коричневая кожа. Между огромных лап с грязными когтями величиной с арбуз лежали останки белой телушки.

Чудовище дышало, как испорченные меха. И вдруг взревело — но вблизи в этом реве слышалась не угроза, а скорее что-то жалобное.

Обманывает! Теперь следовало, наверное, вызвать дракона на дуэль. Ради будущих баллад. Но слова застревали, и вместо героической речи получилось нечто невразумительное и грубое, будто задиристые слова в драке бурсаков.

Вдруг чудище ударило лапой прямо перед Прантишем, когти отврати­тельно проскрежетали по камню.

Когда-то, во время учебы в иезуитском коллегиуме, Вырвич со своим другом, горбатым, но очень умным школяром по кличке Вороненок, рассуж­дали, как можно убить дракона. Ибо, естественно, Прантиш уже тогда меч­тал о подобном поединке, достойном рыцаря. Парни долго обсуждали, куда нужно нанести удар — драконову чешую не пробьешь, единственное — сразу попасть в глаз!

Прантиш, чтобы сбить чудовище с толку, двигался взад-вперед. Дракон молотил лапами, не попадая во врага, ревел, мотал головой. Но Вырвич про­шел еще и фехтовальную школу безжалостного Лёдника! И, улучив момент, бросился на бестию — раз! — меч по гарду вошел в блекло-желтый глаз! Если у чудища были

мозги, их должно было пронзить насквозь.

Как взревело воплощение тьмы! Дракон бросался в стороны, на счас­тье, снова не вперед, не к дверям, к которым отскочил Прантиш. Корябал когтями камень. И наконец упал, застонав, почти как разумное существо, и в подземелье стало тихо-тихо. Даже в ушах зазвенело, и далекая музыка праздника показалась нездешним эхом. Подвиг осуществлен, город освобож­ден, красавицы в безопасности.

Теперь, согласно рыцарским романам, следовало в доказательство своего подвига отрубить побежденному дракону голову. Нужно же что-то бросать под ноги Прекрасной Даме!

Прантиш осторожно подошел к чудовищу (воняло от него, даже в глазах щипало!), сапогом потрогал лапу. Потом взялся за рукоять меча, едва выта­щил клинок из мертвого глаза. Даже если удастся за пару часов отрубить эдакую голову, разве человек может ее поднять? И навряд ли хоть какая панна обрадуется такому подарочку. А когда Прантиш все-таки попробовал ощу­пать шею монстра, его ждало ужасное открытие: железный ошейник! Дракон сидел на цепи! Здоровенной, в руку толщиной. Неудивительно, что он не мог достать ловкого студиозуса!

Стало как-то еще более неудобно. Но, может, хоть какой коготь на лапе отрубить?

Глаза все больше привыкали к полумраку, и дракон выглядел все более мерзко. И жалко. Шрамы, пятна. И этот кожаный мешок столько лет дер­жал в ужасе весь город? Вот же трусы здесь живут! А главный из них, конеч­но, шрамолобый пан Доминик.

Прантиш, чувствуя, что это самый важный момент в его жизни, двинул назад, изгоняя из головы все сомнения в собственном героизме.

Из дверей ратуши выглядывали испуганные людишки — видимо, услы­шали предсмертный крик чудовища.

Вырвич важно ступил в зал, поднял окровавленный меч.

— Ваш город освобожден! Я, белорусский рыцарь Прантиш Вырвич герба Гиппоцентавр из Подневодья, убил страшного дракона!

Музыка оборвалась, публика умолкла.

Как-то не так Вырвич представлял встречу победителя.

Люди начали перешептываться. Войт, чья физиономия заметно пере­косилась, отдал отрывистые распоряжения, и несколько человек побежали в подземелье.

Около студиозуса материализовался Лёдник, стал плечо к плечу, рука на эфесе сабли.

— Вырвич, — ласково проговорил доктор, не сводя настороженных глаз с толпы, — я называл вас когда-нибудь олухом?

— И довольно часто, профессор, — проговорил Прантиш, которому от не очень приязненных взглядов присутствующих становилось не по себе.

— Тогда для вас это не будет новостью. Вы — олух, пан Вырвич, — как-то очень грустно проговорил профессор.

— Убили! Дракона убили! — закричал кто-то за спиной. Люди загудели, как разворошенный улей, руководство города заспорило. Вырвич прислу­шался:

— Почему охрану не оставили? — сурово спрашивал войт.

— Кто же знал, что какой-то придурок решится. — оправдывался кто-то, дальнейший разговор потонул в общем шуме.

Архангел Михаил посматривал со штандарта на стене почти насмеш­ливо.

— Меч положи, не хватало еще, чтобы в хищении реликвии обвинили, — все так же ласково и тихо проговорил профессор, и Прантиш спешно, — все отшатывались, как от коростливого, — вернул священное оружие на место.

— А сейчас медленно, с улыбками двигаемся как можно ближе к вы­ходу.