Авдотья, дочь купеческая
Шрифт:
— Ну, это у тебя совсем фантазия разыгралась, наверное, голову напекло, — отмахнулась Дуня. — На-ка, скушай расстегайчик, а я тебе компанию составлю.
Дуня сунула в руку Платону расстегай, сама тоже взяла. После перекуса настроение Платона улучшилось. Он умильно посмотрел на жену и попросил:
— Дунюшка, свет мой, дозволь на месяцок в столицу съездить. Маменьку с тётушками навещу. В клуб свой схожу. Приятели письмецо прислали, приглашают.
Разговор этот он заводил не в первый, и даже не во второй раз.
— Да Бог с тобой, езжай! — ответила Дуня немного резковато.
— Душенька,
Весело насвистывая, Платон вышел из кабинета, прихватив с собой ещё один расстегай. Дуня лишь головой покачала, ну вот как на такого сердиться. Насчёт гостей Платон был прав. Дуня ожидала через недельку-другую папеньку и Глашу с дочкой и подросшими воспитанниками. Разве что Васятка с Ваняткой не приедут, в этот год Михайла Петрович поставил братьев-лазутчиков управлять своей новой лавкой. Они настолько увлеклись делами, что ни о каком отдыхе и думать не хотели.
— Есть в них купеческая жилка! Широко развернутся со временем! — восклицал гордый воспитанниками Михайла Петрович.
Кроме папеньки с домочадцами ждала Дуня и братьев. Пётр и Павел, как и решили, остались в армии. Служили они при главном штабе в столице. За успехи в службе и за ряд открытий в области прикладной магической картографии получили братья капитанский чин и дворянство. Пётр и Павел невероятно гордились, ведь не только сестрице, но и им возвысить фамилию Матвеевских удалось. А вот жениться братья пока не собирались. Михайла Петрович, в первый раз венчавшийся в восемнадцать лет, лишь плечами пожимал, заявляя, что счастье вещь такая: и раннее бывает, и позднее случается. После чего обязательно смотрел на свою Глашеньку.
Напольные часы в кабинете издали мелодичный звон, отбивая очередной час. Дуня поднялась, подумав, что сегодня что-то слишком замечталась. Она решила сходить на конюшню и велеть Кузьме готовить карету для графа. Каретой обычно занимался и правил Демьян. Хотя Дуня и помнила, что он поклялся Глаше Платона не трогать, но не хотела вводить верного ординарца в искушение, всё же несколько дней в дороге только вдвоём с тем, кого ненавидишь.
Дуня прекрасно понимала, как относятся к Платону люди, воевавшие в её отряде. От прохладного равнодушия у Ворожеи и отца Ионы, презрения у Оськи и многих других, до ненависти у Демьяна и Глаши, хоть и тщательно скрываемой. Понимать, Дуня понимала, но могла лишь сгладить острые углы. Как-то она даже разговор с Демьяном завела, спросив:
— Столько времени прошло, я давно на Платона не сержусь, что ж ты простить его не можешь?
Демьян посмотрел на неё серьёзно и ответил:
— За себя давно бы простил, а за тебя, Матушка барыня, нет ему прощения.
Дуня тогда подумала, а смогла бы сама простить за обиду, причинённую родным. Решив, что не смогла бы, она от Демьяна отступилась.
На конюшне, когда Дуня давала распоряжения насчёт кареты Кузьме, Демьян лишь одобрительно кивал головой, понимал, не только о безопасности муженька печётся матушка барыня, она и его Демьянову душу от греха бережёт.
На следующее утро Платон выезжал из имения Лыково-Покровское.
Глава сорок третья. Игры Джентльменского клуба
Платон не оценил того, что ему Дуня выделила лучший экипаж, приняв это, как должное. А ведь благодаря этому, поездка не стала утомительной: амулет, встроенный в рессоры кареты, сводил на нет тряску, а охлаждающий амулет в салоне создавал комфортную температуру.
Ехали через Москву, Платон без всяких опасений и, к слову, без малейшего зазрения совести, остановился в особняке Дуниного дяди. Первопрестольная, отстроенная после пожара, стала ещё краше: каменные дома встали на месте деревянных, особняки и присутственные здания, после проведённого ремонта и реконструкции выглядели, как новенькие.
Прежний портал до столицы восстанавливать не стали, проложив вместо него два новых. Один для служебных нужд, а второй — для пассажиров. Пока пользовались этим вторым не часто из-за невероятной дороговизны.
Платон, имевший неучтённые деньги, Дуня о чеке, когда-то выданном мужу на ремонт особняка совсем забыла, мог себе перемещение порталом позволить. Однако побоялся, ведь ни капли не сомневался, что кучер, по возвращении, тут же доложит хозяйке о необычно больших тратах её благоверного. Дуня, хоть денег на мужа и его маменьку с тётушкой не жалела, но и расточительство не поощряла.
Иногда Платон чувствовал досаду, что все, без исключения, слуги словно на верность Дуне присягнули, что больше почитают её, из крепостных вышедшую, чем его, потомственного дворянина. Но это были краткие моменты, Платон не привык долго над превратностями судьбы размышлять, в остальном-то всё удачно выходило.
Маменька и тётушка встретили Платона радостно.
— Платоша, мон ами, что же ты весточку не послал, что приедешь?! — воскликнула маменька. — Мы через два дня на воды отправляемся, в Пятигорск, а ну как разминулись бы.
Маменька обняла сына, подставив щёку для поцелуя. Платон тоже радостно обнял и поцеловал её, затем тётушку. Он не мог поверить своему счастью — ведь через два дня получит полную свободу. В прошлый приезд, Дуне недосуг было, она с заболевшими мальчишками возилась, а маменька плешь проела наставлениями. Высказывала, что слишком часто появляться без жены, видите ли, не комильфо. Объяснялись эти высказывания не заботой о невестке, как наивно думал Платон, а нежеланием вновь стать предметом осуждения в Высшем свете, где лишь недавно прекратились сплетни о трусости графа Лыкова.
После возражений сына, что ездит он исключительно в Джентльменский клуб, маменька ненадолго успокаивалась. Всё бы ничего, да она откуда-то узнала, какой именно клуб посещает Платон, что послужило причиной для новой порции наставлений и упрёков. Причём во время своей речи маменька взволнованно ходила по комнате, периодически прижимая платочек к сухим глазам. Она восклицала:
— Платоша, ты должен, нет, просто обязан, вступить в другой клуб!
— Но почему, маменька? — спрашивал Платон. — Клуб графа Валенского самый модный в столице.