Авдотья, дочь купеческая
Шрифт:
Перед тем как уйти, Александр I поцеловал Дуне руку, она же присела в глубоком реверансе. После того, как государь удалился, писарь сообщил, что все документы с подписями и печатями будут доставлены в особняк Лыковых, а с нынешнего дня Матвеевских-Лыковых, завтра же.
Вернувшись к тётушке, Дуня по её изумлённому виду поняла, что та всё слышала, ведь ни император, ни Дуня тайны из своей беседы не делали. «Оно и к лучшему, самой рассказывать Платоше с маменькой не придётся», — решила Дуня. Поговорить с тётушкой на балу не удалось. Дуню наперебой приглашали на танцы бравые военные, тётушка тоже в
В особняке, несмотря на позднее время их ждали. Поделившись кратко впечатлениями о бале, Дуня повела папеньку и Глашу в одну гостиную, тётушка — племянника и сестёр в другую, преследуя одинаковую цель: рассказать подробности.
Дуня рассказывала живо, описывая и свои ощущения. Когда дошла до момента, когда отказалась от развенчания, не удержалась и всхлипнула. Глаша тоже всхлипнула. Вскоре две подружки, обнявшись, рыдали, сидя на диванчике, а Михайла Петрович мерял гостиную широкими шагами. Наконец, он не выдержал и остановился напротив них.
— Всё, сударушки, хорош слёзы лить. Дело сделано. Дунюшка, да прекрати так убиваться, что у меня аж сердце заходится. Ну, осталась с Платошкой и пёс с ним. Раз так страдаешь, возьми своего Алёшку в полюбовники, когда он с войны вернётся. Да, знаю про гусара, Глашенька рассказала.
— Папенька, что ты такое говоришь? Как язык-то повернулся? — возмущённо сказала Дуня, у которой даже слёзы в раз высохли. — Разве смогу я против совести пойти?
Михайла Петрович и Глаша посмотрели друг на друга и каждый подумал, как в своё время Аграфена: «Да что ж ты совестливая-то такая». Вслух же Михайла Петрович сказал, поднимая руки в знак примирения:
— Ладно, ладно, прости, брякнул, не подумавши. Язык-то как помело, метёт, что ни попадя. Всё, лапушки, спать расходимся, завтра Петю с Павлушей в гости ждать.
В другой гостиной разговор прошёл тоже довольно эмоционально. Но возмущение маменьки и Платона, узнавших об изменении фамилии рода, быстро угасло, когда тётушка о развенчании рассказала.
— Ладно уж, маменька, пусть Матвеевские-Лыковы будем, — примирительно сказал Платон. — Главное, Дунюшка со мной остаётся.
Тётушки после этих слов закивали, а маменька тяжело вздохнула. Старшая тётушка сказала:
— Платон, если жена будет звать в имении пожить, ты уж, будь добр, не отнекивайся. Эх, племянничек, таким ты позором имя своё покрыл, не скоро отмоешься, раз сам император наслышан. А так, поживёте вдали от высшего света несколько лет, всё забудется.
— В глушь, так в глушь, — ответил Платон, скривился, но тут же оживился. — Дунюшка мне обещала легавых купить, охотиться буду.
Старшая тётушка промолчала, ограничившись лишь укоризненным покачиванием головы. Она подумала: «Избаловали мы Платошу. Дитя дитём. Любой сообразил бы, то что врагом порушено, восстановить надо, какая уж тут охота. Эх».
Подслушивающий у двери Климентий Ильич поспешил к остальным слугам, ожидавшим на кухне. Когда он туда вошёл, все развернулись,
— Авдотья Михайловна нас не бросает, с мужем остаётся. Помогла молитва моя в храме, а вы не верили.
Все дружно перекрестились, а кухарка, подталкиваемая дворником, попросила:
— Климентий Ильич, ради такого праздничка, дозволь винца испить.
Окинув всех взглядом, Климентий Ильич, распорядился:
— Откупоривай бутыль, что мы на рождество припасли. Мне чарку тоже ставь. Ради такого праздничка и выпить не грех.
Пока хозяева и гости особняка готовились ко сну, прислуга тихо, но с размахом отмечала Дунино решение остаться с мужем. Это решение гарантировало и самим Лыковым, и всем их людям долгую жизнь без забот и хлопот, безбедную и счастливую.
Глава сорок первая. Сюрпризы
День после бала оказался полным сюрпризов, как ожидаемых, так и неожиданных. Утром, когда Платон и его маменька ещё спали, прибыл курьер от его императорского Величества. Дуне лично в руки он вручил несколько документов: разрешение на перевод крепостных в вольные хлебопашцы, указ о переименовании рода Лыковых в Матвеевские-Лыковы и копию записки, посланной Дуниному соседу.
Дуня, Глаша и Михайла Петрович рассматривали документы в облюбованной гостиной. Все бумаги завершались подписью Александра I и магической печатью с двуглавым орлом. Глаша, рассмотрев копию записки, сказала:
— Не знаю, как Савва Дормидонтович, но я бы после такой императорской просьбы тебе, Дунюшка, деревню не просто продала, а подарила, и имение в придачу.
— Нет-нет, нам чужого не надо, — рассеянно ответила Дуня. Она внимательно изучала разрешение, а магическую печать даже потрогала, уж очень заманчиво та переливалась разными цветами.
Вокруг Дуниного запястья возникло зеленоватое свечение, а когда пропало, вместе с ним исчез и магический браслет — напоминание о данной крепостным клятве.
— Клятва исполнена, браслет пропал. Интересно-то как, — сказала Глаша.
— Что за клятва? — спросил Михайла Петрович, пребывавший в самом благостном расположении духа. Он изучил императорский указ и радовался, что внуки будущие не только дворянами будут, но и фамилия им его достанется.
— Дуня поклялась всем своим людям вольную дать, — пояснила Глаша.
— Понятно, а я-то думал, что ты, Дуняша, Платошке на верность поклялась. Слава Богу, ошибся, — произнёс Михайла Петрович.
— Это к чему это ты Господа помянул, папенька? — подозрительно спросила Дуня.
Вошедший в гостиную Климентий Ильич избавил отца от ответа. Дворецкий торжественно нёс на подносе два номера «Петербургского вестника».
— Извольте прочесть, Авдотья Михайловна. Свежий номер, только принесли-с. Там прописано об изменении родовой фамилии Лыковых. И я старый номер захватил. Не знаю, читали ли. В нём подвиги Матушки барыни описаны-с, — сказал Климентий Ильич и, оставив поднос на столике, поклонился и вышел. Перед выходом он кинул заинтересованный взгляд на бумаги от императора. Нужно же остальным слугам, как они выглядят, описать. А ещё наполнила его гордость за новую хозяйку: в газете о ней прописывают, сам государь-батюшка бумаги шлёт.