Август 1937-го с Возвращения Короля
Шрифт:
Лаида не допускала мысли, что Гжегож питает к ней какие-либо чувства - он без церемоний волочился за местными красотками в Дэрге, прямо у неё на виду. Влюбленный бы так никогда не поступил...
Запыхавшийся Стась тем временем поравнял с ней своего коня и, откровенно радуясь встрече с возлюбленной, весело отрапортовал, улыбаясь во весь белозубый рот:
– Пост сдал, происшествий нет, пани ротмистр! Личный и конский состав в порядке!
– Ну и поди в строй, - неожиданно даже для себя грубовато отрезала Лаида, - Походный порядок, едем на исходную...
Стась оторопело смотрел на неё, недоумевая, чем вызвано недовольство девушки.
– А поцеловать позволишь, краса моя?.. Пока не видит никто?
– понизив
– Пшел в строй, видишь, недосуг мне, - проворчала Лаида, и хлопнув коня удилами, без всякой нужды сорвалась в галоп вдоль колонны, оставляя опечаленного и ошарашенного парня позади. Помириться со Стасем было несложно, и уж за отношения с ним она ничуть не опасалась.
Тем более, что мысли её были сейчас весьма далеки от него...
... Бросок через горы был самым трудным. Даже самые испытанные и стойкие вымотались хуже некуда, а молодняк, еще не проверенный такими испытаниями, не падал с ног только благодаря бодрящим таблеткам, которые ждали в ранцах именно этого часа... Сам Командир почти не чувствовал того, что ощущали они. Его легкие привыкли к сверхперегрузкам, разреженному воздуху, который начал давать о себе знать уже на первой тысячи футов подъема, мышцы привычно напружинились, сердце работало как хороший мотор. Чем-чем, а своим телом Командир всегда был доволен, - будь оно было чуть хуже, он просто-напросто не дожил бы и до этого дня. Разве что простреленная нога ныла, как капризная девчонка... Другие же члены группы, хоть и совершали, бывало, немыслимые даже для хороших солдат регулярной пехоты броски по пересеченной местности, так и не успели как следует, попрактиковаться в настоящих горах, - через ледяные шапки, "постный" воздух и узкие скалистые тропки. Все они были горцами, - но в том то и беда, что выросли они в старых, невысоких и плоских горах. "Чертова спешка", - злобно подумал Командир, падая на очередной привал, - "Показатели, извольте видеть, у нас удовлетворительные! А то, что вообще то для операций с такой степенью риска показатель должен быть исключительно превосходным, порешили считать несущественным... Кэжэ тухес киттек!.."
По правде-то говоря, он был очень доволен своими мальчиками и девочками. Отличные ребята, безусловно, лучшие солдаты, из тех что бывали в его распоряжении! Нордлинги тупые болваны, - раз не успели их прибрать вовремя к рукам, раньше его Руководства... И каждого, что опытного бойца, что "новичка", едва исполнившего две-три акции, переполняет священная ненависть, способная поднимать тело после сумасшедших нагрузок и бросать людей в бой против в сотни раз превосходящего врага, - и обращать его в бегство! В глубине души Командир завидовал им. Все они скоро умрут, - но ничуть не пожалеют о содеянном и вознесутся в Шалэ с горящим гордым взором, дочиста омытые от скверны священной кровью, пролитой в бою...
А он, Командир, ничуть не ненавидел. Когда-то давно, он пытался вызывать в себе ненависть искусственно, воскрешая видения двадцатилетней давности, и иногда это даже работало, - но очень скоро перестало. Он без отвращения поглотил сердца убитых, уже не одной сотни достойных противников, навалил груду мертвых тел на алтарь мщения и залил его морем крови, и теперь ощущал только пустоту. Месть изжила себя, - он все еще шел вперед, благодаря своей силе и природному таланту, - побеждал, но уже чувствовал, что становиться не более чем инструментом в чужих руках. Тяжелым, мощным, безотказным револьвером, который при правильном применении бьет без промаха и одной пулей неизменно вышибает дух из любого силача, - но не имеющим решительно ничего личного против этого самого силача. Командир не без грусти смотрел, как росли его воспитанники, как они убивали, и от души этим наслаждались. Это тоже помогало, и он пытался убедить себя, что у него ненависть
А берут ли в Шалэ таких, как он? "Мириогири", как говорят в Луанской Империи, или простым языком, наемников? Ой, вряд ли. Он дышит, ест, иногда соединяется с женщиной, - но уже мертв, по сути-то, ибо жизнь должна иметь смысл, хотя бы простой, хотя бы даже убогий...
Он печально вздохнул, достал бинокль из чехла и оглядел горизонт. Глухой распадок, в котором они остановились, был практически невидим и недосягаем с воздуха, в нем и днем было темно и сыро, а путь доступа в него нельзя было обозвать даже тропинкой, - неподготовленный человек, почти наверняка, свернул бы там себе шею. Но в последнее время пути противник начал проявлять необычную активность, - в населенных пунктах, даже незначительных, было видно много вооруженных людей, которые бдительно (как им самим казалось, по крайней мере) глядели по сторонам...
А кое-где даже были посты военных! Может, конечно, это была часть учений, которые нордлинги как раз закончили проводить в квадрате, а может, - из какой-нибудь тюряги сбежали пара-тройка особо опасных заключенных, но ... Предполагать всегда следует худшее. Командир крепко призадумался, что же ему делать, в случае, если одна из групп все-таки "засыпалась". По плану он должен был переходить на резервный вариант действий и полагаться только на себя. Но этот план был самоуспокоением. Большего идиотизма придумать не возможно, - уж лучше тогда просто отдать своей группе приказ совершить коллективное самоубийство... Отведенный группе план включал тесное взаимодействие с другими отрядами, - и нереально пытаться выполнить труднейшую миссию в одиночку, без разведданных и спецсредств.
Командир отстегнул с пояса фляжку и отхлебнул воды. Тщательно смочил гортань, прополоскал рот, и только тогда проглотил влагу... Что, дзи сайтан, делать-то? Если хоть один человек из другой группы попал в руки контрразведки нордлингов живьем, опытнейшие палачи уже трудятся над ним, и выиграть можно разве что день-другой. И то бесполезно, ибо Командир никак не смог бы узнать, есть ли у него фора. Взять языка?! Да нет, глупости, риск слишком велик...
Подумав еще немного, Командир порешил осторожно продолжать путь. Время у него (по плану) было еще прилично, и не стоило пороть горячку. Если он попадет в засаду, это еще не конец. И даже в этом случае ему еще многое надо будет сделать, - проследить, чтобы никто из подопечных не попал в руки врага живым и, конечно, положить как можно больше нордлингов перед тем, как перерезать себе самому глотку...
Уже смеркалось. Командир достал карту и проверил направление по компасу и солнцу. Все правильно, хорошо идем, быстро.
Внезапно прямо на фоне заходящего солнечного диска Командир отчетливо разглядел военный самолет. Это был красивый четырехмоторный моноплан чистых, правильных очертаний, с блеснувшими в ярко-красных лучах многочисленными колпаками пулеметных точек... Бомбардировщик B-111. Самый большой из боевых самолетов нордлингов. Выполняет плановый, спокойный полет разведывательными неспешными зигзагами, а на месте бомбардира, поди, сидит наблюдатель-фотограф, не отрываясь от окуляра панорамного видоискателя...
Самолет прошел совсем низко, и Командир даже слегка взволновался, когда рокот могучих двигателей совершенно перебил все прочие звуки, - вмиг исчез слабый ветерок, с гудением гуляющий по распадку, почти не различимое дыхание мальчишек и девчонок, свернувшихся калачиком под своими лохматыми "гамадрильниками", даже стук собственного сердца. Когда шум самолета стих, Командир приподнялся из-под широкого камня, под навесом которого он и укрылся от шести широкоугольных объективов фотосистемы "Сипуха", установленной на разведчиках нордлингов. Никто из ребят, конечно, уже не спал, но даже опытный глаз не различил бы их среди мшистых зеленовато-серых валунов...