Авиация великой войны

Рохмистров Владимир Геннадьевич

Но напряженность остается. Кроме того, мы несем ответственность за пленника. Если он сбежит, нам не поздоровится. Кто-то становится к окну, чтобы наблюдать за англичанином. Через секунду к нему присоединяются еще шесть или восемь человек. Я тоже поднимаюсь. Англичанин идет по открытому месту размашистым шагом. Он останавливается, закуривает сигарету и оглядывается. Мы немедленно пригибаемся. Наше гостеприимство священно и наши подозрения могут оскорбить его. Он исчезает за сосновыми дверями домишка. Нижний край дверцы не доходит до земли, и мы видим его коричневые ботинки. Это ободряет. Но у Маусхаке поднимаются подозрения.

– Парни, – говорит он шепотом, – эти ботинки стоят там просто так. Он перескочил через заднюю стенку в одних носках и сбежал. Ботинки не могут стоять так, если… – он показывает, как именно должны стоять ботинки, если человек занимается этим делом.

Англичанин появляется из-за стены. Приседая, мы бросаемся по местам. Когда он входит,

мы говорим о лошадях, породистых собаках и самолетах.

– Я никогда бы не простил себе, если бы разочаровал таких гостеприимных хозяев, – говорит английский майор с легкой улыбкой в уголках рта.

Мы благодарим его серьезно и церемонно. На следующее утро коротконогий бородатый резервист уводит пленника, который то и дело оборачивается, чтобы помахать нам. Через пять дней Мейер привозит любопытные новости из Гента. Какой-то англичанин напал на своего стражника и на полном ходу сбежал из туалета поезда-экспресса, переодевшись в немецкую форму. Охранника нашли там же, связанного по рукам и ногам.

– Это был майор? – спросил взволнованно Мышиный зуб.

– Ты что, ясновидящий? – удивился Мейер.

– Точно, майор, летчик.

– Он все-таки воспользовался туалетом! – крикнул Мышиный зуб.

Мейер смотрит по сторонам в изумлении. Мы хохочем, пока у нас не начинают болеть челюсти».

25 марта – К концу дня измотанная 5-я английская армия начала отход к морю, а французы – на юго-запад, создавая прикрытие Парижа. Французские и английские армии оказались разъединенными, между ними открывался путь на Амьен.

Французские бомбардировщики неуклонно продолжают свою планомерную атаку на стратегические узлы Германии. Сброшено три бомбы на восточную станцию в Тионвиле и на железнодорожные пути из Меца, одна из них не разорвалась.

Германское наступление вынуждает французов и англичан прилагать все силы для удержания своих рубежей. В этой ситуации союзники окончательно осознают губительное действие отсутствия единоначалия на Западноевропейском театре военных действий.

26 марта – Генерал Фош назначается главнокомандующим союзными войсками во Франции и Бельгии.

2-я германская армия получает приказ наступать на Амьен.

Гинденбург: «Со взятием Амьена поле действия противника разбивается на две части. Англия остается по одну сторону, Франция – по другую. Политические и стратегические интересы раздробляются; это может быть выражено двумя словами: „Кале“ и „Париж“».

27 марта – германские войска, хотя и продолжают медленно продвигаться вперед, однако, не имея кавалерии и танков, не успевают до исхода дня воспользоваться 15-км разрывом фронта.

Людендорф: «Перенос центра тяжести на Амьен не дал результатов… наша наступательная сила здесь уже теперь оказалась недостаточной против сосредоточившегося и перешедшего к активным действиям противника… Переход же к сражению на истощение был недопустим».

Союзникам удалось остановить продвижение германских войск не только на земле. Англо-французская авиация подавила германскую в небе над Пикардией и достигла полного воздушного господства.

Всю неделю все 4 эскадрильи «Аистов» вели активную разведку, вступали в воздушные бои и производили атаки германских наземных войск. В результате на исходе недели им пришлось переменить место стоянки и перебраться поближе к р. Сенли.

28 марта – Удет: «…я лечу с Гуссманом. Патруль в сторону Альбера. Уже полдень, и солнце светит с запада. Его слепящие лучи бьют прямо в глаза. Время от времени я прикладываю ко лбу руку, чтобы не упустить противника. Иначе они застанут нас врасплох. Покойный Гийнемар преподал этот урок всему фронту. Неожиданно, как будто ниоткуда, появляется англичанин. Он пикирует на Гуссмана, который пытается уйти от него, ныряя. Я вижу как они маневрируют в сотне метров ниже. Я ищу позицию, откуда смог бы снять англичанина, не задев Гуссмана. Но, на секунду подняв голову, вижу, как ко мне летит второй англичанин. Он всего в 150 м от меня. С расстояния в 80 м он открывает огонь. Я не могу его избежать и продолжаю лететь навстречу. Tax… тахтах… стучит мой пулемет, тах… тах… тах… грохочет его. Мы находимся друг от друга в 20 м и кажется, что в следующую секунду мы протараним друг друга. Но вот он проносится прямо над моей головой. Воздушная струя от его винта ударяет в меня, и я чувствую запах раскаленного машинного масла. Я закладываю крутой вираж. „Вот и начинается воздушный бой“, – думаю я. Но он тоже поворачивает и мы снова несемся друг на друга, стреляя в упор, как два рыцаря с копьями наперевес. На этот раз уже я прохожу над ним. Еще один разворот. И вновь он летит прямо на меня, и снова мы сближаемся. Тонкие, белые следы трассеров висят в воздухе как занавеси. Он опять проносится надо мной на таком расстоянии, что его можно коснутся рукой… „8224“ – написано на его фюзеляже черными буквами.

Четвертый заход. Я чувствую, как мои руки становятся влажными. Этот приятель явно похож на человека, который ведет решающий бой своей жизни. Он или я… один из нас должен проиграть… иного выхода нет. Пятый заход! Нервы натянуты до предела, но мозг работает с холодной ясностью. На этот раз должно прийти какое-то решение. Я ловлю его в прицел и лечу навстречу. Я не уступлю ни на шаг. Вспышка в памяти! Я вижу бой над Ленсом. Две машины вот так же мчались друг на друга и столкнулись лицом к лицу. Фюзеляжи падали вниз как металлический шар, сплетенные вместе, а крылья продолжали лететь по отдельности, пока не ударились о землю и не рассыпались. Мы несемся друг на друга, как сумасшедшие дикие кабаны. Если он не потеряет самообладания, мы погибнем оба! Затем он отворачивает, чтобы избежать столкновения. В этот момент я выпускаю в него очередь. Его самолет становится на дыбы, переворачивается на спину и исчезает в гигантской воронке. Фонтан земли, дым… Дважды я пролетаю над местом его падения. Пехотинцы в серой форме стоят внизу. Машут мне руками и что-то кричат. Я лечу домой, мокрый от пота. Мои нервы еще трепещут. В то же время в моих ушах серая, нестерпимая боль. Я никогда не думал прежде о тех людях, которых сбивал. Тот, кто сражается, не должен смотреть на наносимые им раны. Но на этот раз мне хотелось знать, кем был тот парень. К вечеру, в сумерках, я сажусь в машину и еду. Недалеко от того места, где я его сбил, находится полевой госпиталь, и, возможно, сто уже доставили туда. Я спрашиваю доктора. Белый халат, освещенный карбидными лампами делает его похожим на привидение. Пилот получил пулевое ранение в голову и умер на месте. Доктор передает мне бумажник. Визитные карточки: лейтенант Маасдорп, Онтарио, Королевский военно-воздушный корпус, 47. Фотография старой женщины и письмо. „Тебе не следует так много летать. Подумай о нас с отцом“. Санитар приносит мне номер самолета. Он вырезал его из обшивки. Номер покрыт распыленными в воздухе кровавыми каплями. Я еду назад, в эскадрилью. Не следует думать о том, что каждого убитого будет оплакивать мать. В следующие дни боль в ушах становится все хуже. Как будто кто-то в моей голове не переставая работает долотом и сверлом».

Германский Генеральный штаб приурочил к мартовскому наступлению 1918 г. серию из 28 нападений на Париж, подготовив для этого 483 самолета, из которых, однако, только 37 смогли преодолеть сильную противовоздушную оборону Парижа и бомбардировать город.

Не дремали и германские подводные лодки. За первые три месяца этого года потери союзного и нейтрального тоннажа от тотальной подводной войны составили 300 тысяч тонн.

Апрель

Рикенбекер: «За плечами британцев и французов было более трех лет воздушной войны, и ветераны их эскадрилий посматривали на американских пилотов с недоумением и этаким вежливым пренебрежением. Они поверили в историю с двадцатью тысячами аэропланов, доставка которых была обещана к апрелю. И вот он апрель, а мы летаем на слабо оснащенных машинах, которые нам посчастливилось выклянчить у французов и англичан. Наши пилоты не проходили подготовку под началом ветеранов, как это происходило у британцев, а наши методы были новыми и неопробованными. Вероятно, союзники не ставили под сомнение нашу решительность и боевой дух, но каждый из нас чувствовал: нам необходимо показать этим опытным эскадрильям, что мы можем тягаться с ними в любой области авиации даже на таких плохоньких машинах – лишь бы была возможность летать. А дождь все не прекращался!»

1 апреля – Были созданы из RFC и RNAS Королевские Воздушные силы (Royal Air Force – RAF). Впервые в военной истории выступил наряду с традиционными наземными и морскими военными силами новый род войск. Как и во Франции в RAF различали тактические и оперативные воздушные силы.

Ллойд Джордж: «Результаты, полученные на всех театрах войны, а также при обороне Англии, более чем оправдывают сформирование Королевской Воздушной Силы. Как независимой боевой силы Королевства».

2 апреля – В ночь вылетели на бомбардирование 7 немецких самолетов, 1 из них на Париж; французские зенитчики выпустили 2 921 снаряд и не добились успеха.

3 апреля – Рикенбекер: «К 3-му апреля 1918 года на фронте находилась только моя эскадрилья (94-я, под командованием майора Джона Хаффера – одного из старых представителей эскадрильи „Лафайет“) и 95-я эскадрилья капитана Джеймса Миллера. Оба соединения вместе базировались в Вильнёве и вместе перелетели в Эпье. Ни один из пилотов обеих эскадрилий не мог принять участия в боевых действиях из-за отсутствия пулеметов на аэропланах. Фактически, пилоты 95-й не были даже обучены обращению с самолетным вооружением, хотя и прибыли на фронт незадолго до нас. Что касается 94-й эскадрильи, то нас направили в воздушную стрелковую школу в Казо месяцем раньше, и мы были готовы попытать счастья в настоящем воздушном бою. Но на наших машинах не было пулеметов!»