Авиация великой войны
Шрифт:
Когда прошло около пяти минут после взлёта, он поднялся на 2000 футов и оказался недалеко от „Альбатроса“ в шести милях от аэродрома. Свидетелями первой атаки стали все, кто находился на поле.
Атаковав противника, Лаф выпустил несколько коротких очередей. Затем он резко отвернул в сторону: вероятно, ему пришлось повозиться с пулеметами, которые, похоже, заклинило. Еще один круг над их головами – и неисправность устранена. Он снова набрасывается сзади на врага, как вдруг машину старины Лафа охватывает бушующее пламя. Она проскакивает мимо „Альбатроса“ и еще в течение трех или четырех секунд летит прямо. Затем шокированные наблюдатели видят, как в безрассудном прыжке из огненного горнила
Мне припоминается разговор, который произошел у нас с майором Лафбери на предмет пожара в воздухе незадолго до этого трагического случая. Я спросил Лафа, что он предпримет в таких обстоятельствах – выпрыгнет или останется с машиной? Все мы относились к опыту майора Лафа с безграничным уважением и потому подались вперед, чтобы услышать его ответ. „В любом случае, я предпочту остаться с машиной, – ответил Лаф. – Выпрыгнув, вы точно не оставите себе никаких шансов. Кроме того, всегда есть возможность попытаться так скользнуть машиной на крыло, что вы сможете сбить огонь с себя и с крыльев. Возможно, вам даже удастся погасить пламя до того, как вы достигнете земли. Такое уже случалось. Так что я за то, чтобы оставаться со старой повозкой в любом случае!“
Капитан Де Род, командовавший соседней французской эскадрильей, повстречал нас и рассказал, что один из его пилотов – фактически, ас соединения – стал свидетелем смерти Лафбери и немедленно начал преследование „Альбатроса“, чтобы отомстить за американского авиатора. В первой же атаке он получил пулю прямо в сердце и камнем рухнул вниз. Его машина разбилась в миле или двух от того места, где упал Лафбери. Однако, в конце концов, немецкий аэроплан был сбит огнем другого французского самолета и свалился в миле от линии фронта на нашей территории, а пилот и наблюдатель попали в плен.
Что касается Дуга Кэмпбелла, то вскоре мы узнали, что он тоже поднялся в воздух, желая отомстить за смерть Лафбери. Ччс спустя он вернулся и доложил о том, что „Альбатрос“ удалился слишком далеко и пускаться за ним в погоню бессмысленно, но над Бомоном он вступил в бой с двухместным „Румплером“ и после ожесточенной схватки убил кормового стрелка, а пилота ранил. Машина упала на нашей территории, а оба ее крыла оторвались во время стремительного беспорядочного падения.
Сдержанно приняв поздравления, Дуглас заверил нас, что этот „Румплер“ – лишь первый из того множества аппаратов, которыми Гансам придется заплатить за гибель Рауля Лафбери. И Дуглас Кэмпбелл сдержал свое слово!»
11 мая – С этого дня и до самого окончания войны ежедневно над водным пространством ведут дозор, выискивая подводные лодки, 300 английских гидросамолетов, 189 самолетов и дирижаблей. За этот срок летчиками было обнаружено 192 подводных лодки, атаковано 130, потоплено 4, серьезно повреждено 6, легко повреждено 20 и в 120 случаях летчикам удалось добиться ухода подводных лодок.
16 мая – В ночь 30 немецких самолетов отправились на бомбардировку Франции; французские зенитчики выпустили 1196 снарядов безрезультатно.
17 мая – Рикенбекеру едва удалось заставить свой «Ньюпор» совершить удачную посадку после того, как оторвалась обшивка верхнего крыла.
Рикенбекер: «Утром ординарец выгнал меня из постели ровно в четыре часа, в соответствии с приказаниями, которые я отдал ему прошлой ночью. Я послал ординарца в комнату
Через пятнадцать минут я и Рид обсуждали за чашкой кофе нашу маленькую схему утреннего рейда. Мы планировали подняться в воздух до рассвета и занять высоту вне видимости и слышимости Гансов до того, как они выберутся из постелей. Околачиваясь вдоль их передовой, мы надеялись перехватить какую-нибудь отдельную машину, пересекающую линию фронта для фотосъемки. Великолепный план. Непонятно, почему никто не додумался до этого раньше.
Я направился к Мецу. Там должен быть хороший клев. В 25 милях от линии фронта, кроме знаменитой крепости, находился один из лучших немецких аэродромов…
Знаменитые укрепления вскоре лежали под крыльями моей машины… Хотя я и нашел Мец очаровательным, но все же на какое-то мгновение пожалел, что не управляю бомбардировщиком, с которого можно было бы сбросить в многолюдные лагеря внизу несколько сувениров. Вне всякого сомнения, в Меце расположились сотни тысяч солдат и множество высоких чинов, так как безопасный маленький город являлся воротами между Германией и линией фронта по Мезу. С такой высоты мой пулемет не мог причинить никакого вреда. С сожалением я описал прощальный круг и взял курс домой, снизившись в долину Мозеля. Ни один аэроплан оттуда даже не собирался подниматься в воздух.
Но все же в то утро у меня оставался еще один шанс достать боша. Я знал, что можно обнаружить воздушную активность над одним аэродромом по эту сторону от Тьякура. Время патрулирования почти истекло, так как горючее было на исходе. Мысль о возможных проблемах с двигателем в двадцати милях за линией фронта заставила меня немного ускорить шаг…
Я выполнил два или три круга над Тьякуром с замолкшим движком. В конце концов, мой взгляд отыскал вражеский аэродром, который занимал маленькое поле сразу за маленьким городком. Там явно происходило что-то, а когда я проплывал над этой площадкой, то заметил три грациозных „Альбатроса“, поднимающихся в воздух один за другим. Судя по их курсу, они направлялись за линию фронта, набирая высоту по мере продвижения в южном направлении. Я постарался быть как можно более незаметным, пока последний из трех самолетов не оказался далеко впереди меня. Затем я вернулся на прежний курс и стал постепенно сокращать дистанцию между нами.
К тому времени, когда мы достигли Монсека – этой знаменитой горы к северу от Сен-Мийеля – меня и мою неожиданную добычу разделяло около 3000 футов. Мне так хотелось, чтобы противник оказался над нашими позициями прежде, чем я атакую его, что я совсем позабыл о том, что теперь представляю прекрасную мишень для немецких „Арчи“. Два внезапных разрыва прямо перед моей машиной указали мне на ошибку. Не тратя времени на выяснение того, попали в меня или нет, я, призвав всю свою дерзость, бросился в отвесное пике на замыкающий „Альбатрос“. Одиночный черный разрыв, посланный батареей снизу, заставил германских авиаторов оглянуться. Из этого сектора они никак не ожидали нападения.
Когда их ведомый заложил первый вираж, я находился уже менее, чем в 200 ярдах от последнего „Альбатроса“. Я несся вниз в бешенном темпе, не обращая внимания ни на что, кроме цели впереди. „Ньюпор“ летел со скоростью не меньше 200 миль в час. Не обращая внимания на спидометр, я держал нос самолета направленным в хвост „Альбатроса“, который, в свою очередь, перешел в резкое снижение, чтобы уйти из-под удара. С дистанции около 50 ярдов я мог видеть, как яркие трассы пуль прошивают спинку кресла пилота. Я вел огонь, наверное, целых десять секунд. Испуганный бош допустил ошибку тогда, когда решил спасаться пикированием, вместо того, чтобы использовать маневр. За эту оплошность он заплатил жизнью…