Аврелия – патрицианка Рима
Шрифт:
Долгим был путь от дома Цицерона на Палатине до портика Помпея. Чтобы добраться туда, свите Аврелии понадобился почти час. Прибыв наконец к указанному месту, госпожа сошла с носилок и в сопровождении Вибия, кормилицы и нескольких компаньонок направилась к зданию театра. Прочая свита в ожидании божественной Аврелии разбрелась по харчевням, которых здесь было множество.
Владельцы таверн и харчевен весьма искусно умели опустошать карманы рабов, лишая их тем самым возможности скопить нужную сумму для выкупа из неволи. В этих заведениях за чарой критского вина рабы в отместку
Едва Аврелия вошла в портик, толпа почтительно расступилась ней и на нее устремились взоры всех присутствующих. В Риме все знали эту высокородную девушку, то, что она – близкая родственница императора, и то высокое назначение, которое ее ожидало.
Торговцы, думая, что она явилась сюда для покупки изысканных восточных материй, низко кланялись ей и старались обратить ее внимание на свои товары.
Аврелия окинула окружающих быстрым взглядом, тщетно разыскивая в толпе своего двоюродного брата Веспасиана.
– Неужели он не пришел? – с досадой спросила она Вибия. – Но почему?
– Ох, я совсем забыл сообщить тебе, августейшая, что его педагог и воспитатель несколько дней тому назад лишился обоих своих сыновей.
– Но мне необходимо видеть Веспасиана! – капризно произнесла Аврелия. – Я хочу непременно поговорить с ним, а, как ты знаешь, дядя и тетя больше не принимают меня у себя.
– Напиши ему, дорогая, – мягко посоветовал Крисп. – Впрочем, не волнуйся: я устрою вам свидание. А пока думай только о развлечениях и выброси из головы все, что тебя огорчает. Разве этот портик и находящееся в нем изысканное общество тебе не нравятся? Тогда прикажи свите отправиться на Аппиеву дорогу.
– Кто вон тот иностранец? – прервала его воспитанница, кивнув на человека, молчаливо бродившего по галереям и не обращавшего внимания на суету толпы.
– Это мудрец Иосиф Флавий, взятый в плен твоим великим прадедом, императором Веспасианом, во время первого похода на евреев. В продолжение сорока семи дней Флавий со своими людьми выдерживал осаду в крепости Йотапата против твоих божественных предков Веспасиана и Тита. В своем отечестве, в Иудее, он принадлежал к жреческому сословию и к секте фарисеев; он, наверное, лучший ее представитель. Попав в плен, он остался в Риме и предался научным занятиям. Одно из его сочинений император Тит, твой дед, приказал поместить в общественную библиотеку. Флавий – даровитый человек, но, к сожалению, говорят, он страдает неизлечимой болезнью.
– Он из тех евреев, которых называют христианами?
– Нет, дорогая, напротив: он враг христиан; хотя в своих сочинениях он воздает похвалу Христу, но вероучение его отвергает. Он соблюдает закон Моисеев.
– А что это такое?
– Так себе, нелепость. Якобы евреи – избранный народ.
– Ах какие дивные вазы! Неописуемая красота! Я никогда не видела ничего подобного! – простодушно воскликнула девушка, устремляя взор на прилавок, из-под которого моментально показалась фигура продавца в пестрой аляповатой тунике.
– Божественная Аврелия разрешит мне смиренно предложить ей то, что ей больше всего нравится? –
– Кто ты такой? – с некоторым высокомерием поинтересовалась девушка.
– Я прибыл с Востока, – ответил незнакомец, низко кланяясь госпоже, – и привез оттуда эти муриновые вазы, чтобы предложить их императору Домициану. Уверен, он обрадуется, если его любимая племянница выберет…
– Я куплю их, не сомневайся, – с живостью отозвалась Аврелия, протягивая руки к двум одинаковым амфорам, роспись которых, выполненная искусным живописцем, поражала своим великолепием. – Но скажи-ка, – обратилась она к торговцу, – они ведь наверняка очень дорогие? Сколько ты за них хочешь? Дорогой Вибий, оцени, пожалуйста, этот товар.
– Один мой друг, – авторитетно заявил Крисп, – в прошлом месяце купил муриновую чашу за шестьдесят три таланта. Она больше, чем обе эти вазы вместе взятые, но, признаться, не такая красивая.
– Значит, ты сегодня же пошлешь хозяину этой лавки сто сорок талантов, если пожелаешь исполнить прихоть своей воспитанницы. Да, вазы и вправду хороши! – И, повернувшись к продавцу, она спросила: – Как тебя зовут?
– Аполлоний Тианский, божественная госпожа. Философ в некотором роде…
– Как? Ты тот самый Аполлоний, мудрец и чародей, о чудесах которого судачит весь Рим?
– Да, августейшая, – скромно потупился философ, вновь кланяясь в пояс, – и мне не хотелось бы, чтобы племянница императора платила мне деньги за то, что я счастлив подарить ей.
– Нет, погоди, – возразила гордая патрицианка. – Нельзя, чтобы племянница императора оставалась в долгу у Аполлония. Либо я куплю их у тебя, либо не возьму вовсе. С какой стати ты будешь мне их дарить?
– Я смиренно попрошу тебя об одолжении…
– Вот как? И что тебе нужно?
– Пусть император примет меня, когда вернется в Рим.
Требование было неожиданным и довольно смелым. Аврелия помолчала, раздумывая, после чего сухо произнесла:
– Аудиенцию ты получишь, однако мне угодно, чтобы взамен этих двух ваз ты принял от меня две коринфские чаши, которые мои рабы доставят в твой дом.
Аполлоний безмолвно отвесил поклон в третий раз, а когда поднял голову, божественная Аврелия уже покинула лавку. Она приказала главному надсмотрщику собрать рабов и приготовиться к возвращению домой. Несколько невольников крепкого телосложения несли покупки и подарки госпожи, в том числе две вазы. Под перистилем портика Помпея августейшую особу ожидали наездники и рабы с носилками.
– Не свернуть ли нам по пути к Народному дому? – сказала Аврелия Вибию, удобно располагаясь на шелковых подушках. – Возле него, насколько я знаю, большой рынок, и мне интересно, не продают ли там такие же вазы, как эти.
Желания своей божественной воспитанницы Вибий Крисп привык считать равносильными приказаниям, поэтому мгновенно велел свите следовать к Villa Publica.
Как только процессия приблизилась к цирку Фламиния, Аврелия увидела на высоком помосте перед одной из лавок полуобнаженных мужчин, женщин, юношей, девушек и даже детей с табличками на шее. Здесь торговали невольниками.