Автобиография пугала. Книга, раскрывающая феномен психологической устойчивости
Шрифт:
«Одна из самых больших возможностей, выпадающих нам в жизни, не быть счастливыми в детстве». [42] Автор этой фразы, большая величина в социологии, долгое время не желал ничего слышать о Румынии, своей родной стране, где регулярно преследовали евреев. Как и Исмаэль, этот маленький румын не мог обратиться к своему разорванному на части прошлому и проделать необходимую работу, чтобы обрести уверенность и силы. Именно поэтому копинг-стратегия, быстрое противодействие, не является предпосылкой выработки устойчивости. Мы можем столкнуться с испытанием, хорошо перенести его, а затем позднее, не проделав необходимую работу, внезапно пережить внутреннюю катастрофу. И наоборот, люди нередко страдают и паникуют, оказываясь лицом к лицу с агрессором, а потом, уже находясь в безопасности и справившись с агрессией, стремятся понять, что же все-таки произошло, чтобы предотвратить наступление рецидива и преодолеть страдание.
42
Московичи С. Хроника обманутых лет. – Париж, 1997.
Изнасилованные или пережившие попытку убийства дети, испытавшие эмоциональную опустошенность, первое время чувствуют, что их «тело как будто разломано на части, превратилось в пустую оболочку». [43] Однако некоторые «часто используют свою наполненную фантазиями жизнь, чтобы эротизировать
43
Кондамен К. Тело расчлененное, подвергнувшееся пыткам, уничтоженное. Изменение образа тела в результатах теста Роршаха у детей и подростков, переживших агрессию // Champ psychosomatique. 2006. № 41. С. 129–142.
44
Кондамен К. Цит. соч.
45
Грин А. Нарциссизм жизни, нарциссизм смерти. – Париж, 1983. С. 104.
Во Вану было семь, когда его отца убили в Дьен-Бьен-Фу во время невероятной победы вьетнамцев над французскими войсками. Через несколько лет во время бомбежки пропала его мать. Во Вана отдали в приют, где все с обожанием говорили только об одном – своих родителях. Сирота чувствовал себя отпрыском героев, и все было прекрасно до момента, когда один из воспитателей стал испытывать к нему сексуальное влечение. В течение нескольких дней интимный мир ребенка стал мрачным и намного более болезненным, и он был вынужден хранить в тайне ночные сексуальные атаки. Во Ван начал сомневаться в реальности собственного тела, частей своего организма: «Я не был уверен, что у меня есть левая рука… может быть даже, не было головы… мне говорили, что у меня есть живот, но мне казалось, что его у меня нет, я никогда не хотел есть… моего сердца больше не существовало, я стал безразличным…» Это ощущение разбитых, разорванных органов, распавшегося на части тела сопровождалось странными поведенческими реакциями. Во Ван хотел удостовериться, что его левая рука все же существует, и резал кожу осколками стекла. Он резал лицо и прижигал разрезы – вид крови, текшей из них, странным образом успокаивал его: «Я жив, ведь я страдаю!» Под действием боли его тело вновь соединялось в нечто целое. Каждый вечер, засыпая, ребенок испытывал удовольствие, отдаваясь любопытным грезам: как будто он стоит перед судом, обвиняющим его в преступлениях; в этот момент он начинал испытывать приятное умиротворение, воображая, как его ответы обезоруживают строгих судей. Он наконец мог доказать собственную невиновность. Фраза за фразой, инквизиторы становились менее жестокими и в конце концов выносили решение, реабилитировавшее мальчика: «Это не твоя вина», – признавали они с высоты воображаемого суда. Мужество ребенка перед лицом страданий и поведение воображаемых судей придали жестокости взрослых оттенок дружеской связи. Во Ван больше не чувствовал себя оскверненным, его как будто очистило решение суда, реабилитировавшего его.
Многие дети, пострадавшие от насилия, избавляются от телесного хаоса или душевной пустоты с помощью подобных мазохистских стратегий. Подобный способ обретения устойчивости выходит на передний план, если травмированного ребенка оставляют один на один с неблагоприятными обстоятельствами. Не умеющее обрести устойчивость большинство движется к психическому распаду, исчезновению, за которым следует физическая гибель, но некоторые открывают для себя мазохистсткую стратегию, позволяющую собрать воедино разрозненные части тела, борются против душевной пустоты, подходя к этой борьбе болезненно-креативно, и в итоге занимают достойное место в обществе, освободившись от страданий после оправдательного приговора, вынесенного воображаемым судом.
Окружение способно избавить пугало от заниженной самооценки
Путь к обретению психологической устойчивости не всегда столь сложен. [46] Когда окружение защищает ребенка, а общество предлагает ему разные модели развития, процесс обретения устойчивости может протекать без страданий, [47] мазохистская защита не обязательна. Анри, маленький бельгиец одиннадцати лет, потерял семью во время Второй мировой войны. Он бежал с матерью во Францию. Там мать и ребенок были арестованы и заключены в тюрьму Ривзальт возле Перпиньяна. Внутри лагеря, где содержались в основном испанские республиканцы, находилась и другая тюрьма, в которой казнили евреев. Ребенку удалось бежать, но его мать позднее погибла в Аушвице. Анри оказался в еврейском приюте в Сен-Рафаэле, департамент Вар, где находились сорок девять детей, через некоторое время попавших в Соединенные Штаты Америки. Почти все они смогли встать на путь устойчивого развития, не подразумевавшего использование мазохистских стратегий. Сегодня Анри – доктор психиатрии в Больнице Джефферсона в Филадельфии. [48] Путь обретения им психологической устойчивости оказался менее сложным и более гармоничным, чем у многих его маленьких товарищей, также переживших травму. Этому есть два объяснения: во-первых, он очень хорошо помнил свою мать, невидимая связь с которой оберегала его, и, во-вторых, новое окружение смогло предложить ему не требующую обязательной стигматизации новую среду.
46
Анюс М. Устойчивость – но какой ценой? Выживание и «отскок». – Париж, 2001.
47
Перенс Х. Обновление. Исцеление после холокоста. – Роквилль, Мэриленд, 2004.
48
Там же.
В случае Анри изобразить на графике травму, пережитую ребенком, не представляется возможным, поскольку силы взглянуть на собственное прошлое ему придала уверенность, обретенная еще до момента получения травмы. А способность к эмоциональной защите вкупе со смыслом, сообщаемым травме посредством рассказываемой истории, оказались факторами, помогающими обретению устойчивости.
Даже когда ужас оказывается предельным, тот смысл, в который облекается какой-либо ужасающий факт, способен повлиять на испытываемые чувства. В Израиле группа религиозных евреев из ЗАКА [49] предложила свои услуги по сбору останков путешественников из перевернувшегося автобуса или посетителей ресторана, взорванного террористом. Нам часто показывают по телевизору этих людей, живописно собирающих куски человеческой плоти и наполняющих ими пластиковые мешки, словно для того, чтобы душа вновь могла вернуться в уничтоженное тело. Известно, что во время любых войн и кровавых конфликтов спасатели часто страдают от травм, полученных вследствие сопереживания, [50] потому можно предположить, что религиозные евреи идут на большой сознательный риск, связанный с возникновением посттравматических страданий. Впрочем, сам вид обломков, грязи, разлитого масла, фрагментов
49
ЗАКА – израильская служба быстрого реагирования.
50
Дэниели А. Соединяя линию фронта и преисподнюю: международные защитники, миротворцы, члены гуманитарных организаций и СМИ в эпицентре кризиса. – Нью-Йорк, 2002.
51
Соломон З., Бергер Р. Борьба с последствиями террора. Сопротивляемость и психологическая устойчивость у спасателей ЗАКА. – Тель-Авив. 2002.
52
Блейк А., Гелькоф М., Соломон З. Воздействие терроризма, влияние стресса на психическое здоровье и копинг-поведение израильского населения // JAMA. 2003. № (5) 290. С. 612–690.
Все эти исследования имеют своей целью установить следующий факт: теракты в итоге приводят к последствиям, противоположным тем, на которые рассчитывают их организаторы: они сплачивают пострадавших и усиливают их мотивацию к противодействию, – разумеется, без учета того факта, что очередные теракты легитимизируют ответное законное насилие. Этот психосоциальный феномен, возможно, объясняет, почему радикальные политики, выступая против терактов, объединяются между собой и призывают к еще более резким ответным действиям.
Имея чувство юмора, необязательно веселиться прилюдно
Сложился стереотип, будто религиозные люди всегда печальны. А вот евреи из ЗАКА среди ужаса, царящего вокруг, демонстрируют юмор, который может даже смущать окружающих. Некоторые наблюдатели бывают шокированы, поскольку, по их мнению, шутить во время трагедии неприлично. Однако все исследования, касающиеся оценки критериев психологической устойчивости, подчеркивают, что юмор выступает в роли надежного эмоционального защитника. Это не означает, что обязательно быть веселым, чтобы иметь чувство юмора. Согласно Фрейду, «юмор позволяет представить травмирующую ситуацию таким образом, чтобы обозначить в ней ироничные, шутливые аспекты». [53] Подобная реакция приводит окружающих в замешательство, поскольку, смещая на периферию гипнотизм ужаса, она освобождает страдание и переворачивает кошмарные образы. Эта психологическая стратегия, следовательно, является чем-то вроде защитных механизмов, описанных в литературе психоанализа.
53
Ионеску С., Жаке М. М., Лот К. Защитные механизмы. Теория и клиника. – Париж. Университет Натана. 1997. С. 183.
Ни одно дородовое обследование не смогло выявить у плода трисомию. Шок был ужасным, обескураженная мать не могла даже плакать. Дом погрузился в тишину. Все страдали молча, занимаясь лишь необходимыми домашними делами. Пять месяцев спустя мальчик-родственник вместе с родителями пришел в гости в этот дом, увидел ребенка и обратился к его матери со следующими словами: «Похоже, у вас в семье появился монгол. Кстати, у нас в школе есть одна китаянка. У них всех косые глаза». [54] Родители попытались заставить ребенка замолчать, но слово не воробей, и было уже слишком поздно. Мать малыша-инвалида неожиданно засмеялась над этими странными словами ребенка, связавшего образ страдающего трисомией с симпатичной китаянкой, отчего тот приобрел неожиданную репрезентацию. Впервые с момента рождения малыш увидел над собой чью-то улыбку.
54
Сель Р. Процесс выработки устойчивого поведения в семьях, воспитывающих ребенка-инвалида. – Париж, 2007. С. 180.
Эксперименты показывают нам действенную силу обмена улыбками. [55] Адресуя нам улыбку, наш собеседник показывает, что произносимая им фраза содержит юмор, и, будучи брошенной в болезненную среду, она способна неожиданно вызвать эмоциональную транзакцию, как произошло в случае матери малыша-инвалида и ее ребенка. Юмор, как фактор обеспечения устойчивости, не означает необходимость насмехаться над жертвой или высмеивать переживаемые ею страдания. Неожиданное смещение болезненной репрезентации на периферию сознания помогает пережившему травму немного облегчить ее тяжесть, взглянуть на вещи иначе и, наконец, реконструировать саму репрезентацию. Это не означает, что травма уходит – ребенок все равно останется больным, однако теперь окружающие будут смотреть на него иначе, снова появятся улыбки, которые будут отныне сопровождать его развитие. Именно в этом смысле можно утверждать, что юмор способствует выработке устойчивости. Разделенная с кем-либо улыбка вызывает эффект эмоционального договора, ведет куда-то в глубину внутреннего мира, помогая ребенку лучше узнавать других людей. Следовательно, речь не идет о нелепом комике, высмеивающем, доводя до крайности, некоторые людские черты. Когда философ помпезно рассуждает о каком-либо предмете, но при этом его ширинка расстегнута, комичность ситуации противоречит самому факту рассказа. Подобное противопоставление придает ситуации гротескный характер, отчего оратор начинает выглядеть забавно. Что касается юмора, то здесь речь идет о простом сдвиге, неожиданном изменении репрезентации, что вызывает скорее поэтический, нежели карикатурный эффект. Когда двоюродный брат сравнил ребенка, страдающего от трисомии, с маленьким монголом, его выпад был лишен злобы, однако тот небольшой семантический сдвиг, который заключало в себе подобное сравнение, не только уменьшил груз страданий, но и открыл способ иного восприятия реальности. Чтобы прекратить взрывы смеха, напыщенному философу достаточно застегнуть случайно расстегнувшуюся ширинку; юмор мальчика показал окружающим, что можно совершенно иначе посмотреть на случившееся с ними несчастье. Неожиданность перемены взгляда доказывает, что проблема вполне может эволюционировать благодаря только что зародившемуся чувству надежды. Мятеж юмора приоткрыл дверь из тюрьмы травматизма.
55
Спитц Р. А. «Нет» и «Да». Зарождение человеческой коммуникации. – Париж, 1962.