Автопортрет с отрезанной головой или 60 патологических телег

Убайдуллаев Сурат Нусратиллаевич

Ночью оказалось, что Валентин Вячеславович не простой зеленый берет, а ебанутый. Время от времени он кричал невидимому товарищу лейтенанту, что мы все нормальные, или тихо бормотал: “…господи, господи, лишь бы вы выжили…”

Утром он с Юрой Голубовичем пошел похмеляться, но Юра оказался настолько плох, что потух с одной рюмки, поэтому на объект ему ехать было нельзя. Валентин Вячеславович принял оперативное решение, что сегодня им на работе делать нехуй и следует исходить из этого.

Вернувшись в общежитие, все, кроме мучительно трезвого покойника, легли спать. Потом все, включая покойника, который тоже в конце концов заснул, проснулись и пошли похмеляться. Валентин Вячеславович сразу лег спать дальше, а Юра Голубович стал разговаривать с трезвым покойником, потому что допился до просветления. Он гасил бычки о девственно белый подоконник и, видя, какие душевные страдания

испытывает при этом покойник, ласково улыбался и говорил: “Это же условности, а ты напрягаешься. Нет ничего!” Потом он стал выкидывать окурки из окна на головы сидящих во дворе молодых мам с колясками, наслаждаясь доносящимися из окна возмущенными криками. Взглянув на спичечный коробок, Юра подвергся сногсшибательному припадку смеха и, отсмеявшись, заявил: “Лучше вообще не думать, ну его на хуй…”

Потом все опять заснули и покойник проснулся только тогда, когда Юра стал выкидывать на пол из шкафа полки, чтобы они не мешали ему зайти вовнутрь и отлить.

Потом в коридоре забегали дети и Валентин Вячеславович встрепенулся, приказав подчиненным запереть дверь, потому что это менты начали шмон.

“Когда они выбьют дверь, — сказал он глухо, — ложитесь лицом на пол — менты стреляют без предупреждения длинными очередями”

Потом у Юры снова было просветление и он сказал, что весь мир говно, все бабы бляди и солнце — ебаный фонарь, остановите Землю — я сойду. Валентин Вячеславович принял эти слова на свой счет и потребовал, чтобы каждый отвечал за свой базар.

На следующее утро Юра отказался похмеляться, но на работу все равно никто не поехал, потому что Валентин Вячеславович пораскинул мозгами и определил, что делать там нехуй и нужно исходить из этого.

Морщась от головной боли, Юра с ужасом посмотрел на загаженный подоконник и тогда покойник объяснил ему что вчера у него было просветление и он избавлял покойника от стереотипов и условностей.

“Вот до чего доводит чтение Кастанеды, — сокрушенно вздохнул Юра. — Не поверишь, я своим просветлением всю семью заебал. Как приду домой пьяный, так все уже знают, что просветленный. Они ко всему теперь готовы, только недоумевают, когда же ученики с продуктами начнут приходить…”

“Это вы обо мне?!” — встрепенулся на своей кровати Валентин Вячеславович и стал рассказывать, как можно порезать национальным американским штык-ножом человека на бефстроганов. Ему посоветовали лечь спать, но он проговорился, что ему страшно. “У вас два больших хуя, — объяснил он, — я боюсь за свою задницу”

Оскорбленный до глубины души, покойник стал доказывать, что он не педик, а Юра Голубович потребовал публичных извинений.

“Извините, я козел” — плачущим голосом сказал Валентин Вячеславович, но по его глазам было видно, что мнения своего он не изменил. Валентин Вячеславович понял, что эти два молодчика попросту хотят отыметь его в попу, когда он заснет, поэтому спать нельзя ни в коем случае.

“Если завтра мы не выйдем на работу, — предупредил его покойник, — я собираю вещи и возвращаюсь домой, там еду в контору и сдаю вас со всеми потрохами”

“Но делать там нехуй, — попытался возразить Валентин Вячеславович, — и давайте исходить из этого”

“Вот давайте мы лучше туда поедем, — не соглашался покойник, — и будем делать этот самый нехуй”

“Ребята, — сдался наконец Валентин Вячеславович, — я гетеросексуалист. У меня свои проблемы, у вас свои. Меня совершенно не касается, что вы там между собой делаете…”

“По-моему, — сказал покойник Юре, — он опять говорит, что мы педики”

Тогда Юра разозлился и стал лезть в залупу, что он мужик и что он хочет решить этот вопрос по мужски. Валентин Вячеславович совсем пригорюнился и спросил дрожащим голосом, неужели они хотят его убить, но его послали в жопу, после чего он забылся тяжелым и тревожным сном сорокапятилетнего алкоголика.

Нужно ли говорить, что на работу они так и не вышли?

Вернувшись домой, покойник наткнулся на книжку Шри Ауробиндо, прочитал оттуда пару страниц, после чего до него дошло, что вот же он, сидит у себя дома в своем любимом кресле и держит в руках какую-то книгу. Появившись таким образом на белый свет, он удивился, с кем же произошла вся эта дурацкая командировка, но потом снова дал дуба и пошел на рынок за изюмом. На то он и покойник.

38. Теория эволюции

Мягко поскрипывая каучуковыми колесиками, учитель на средней скорости въехал в класс. Следом за ним вошел человек лет пятидесяти, которого все знали как школьного уборщика. Нацелив на человека линзы своих объективов, ученики приготовились к объяснению происходящего — люди были, прямо

скажем, нечастыми гостями на школьных занятиях.

“Тема нашего сегодняшнего урока, — начал учитель, — теория эволюции. Для пущей наглядности я пригласил к нам одно из ее промежуточных звеньев, каковым является наш технический работник Филипп”

“Здравствуйте” — хрипло сказал Филипп и ученики вежливо замигали лампочками.

“Вы, должно быть, будете удивлены, — заметил учитель, — когда узнаете, что люди в свое время также интересовались теорией эволюции. Разумеется, это было извращенное, варварское учение, поставленное с ног на голову, но сам факт его существования более, чем любопытен. Давайте послушаем Филиппа и то, что ему известно на этот счет”

“Дело в том, — запинаясь, начал Филипп, — что первоначальная теория эволюции практически не противоречила своему современному варианту, ибо была следствием памяти, а не аналитического умозрения, однако язык древних людей был невообразимо далек от научного — все знания существовали в форме метафорической мифологии, поэтому возникшая впоследствии наука вместе с архаикой языка отвергла также и то, что этот язык сообщал. Легенды о так называемом Золотом Веке или его библейском варианте — Эдеме были определены как „опиум для народа“ и их ценность стала ограничиваться рамками истории и антропологии. Прежняя наука стала именоваться религией, а новоиспеченная религия обрела научный статус. Задумавшись о проблемах метафизики и в частности — о первоначале мироздания, мы, люди, определили это первоначало как хаос. Под эволюцией мы стали подразумевать постепенный процесс упорядочивания этого хаоса, конечным продуктом которого стала человеческая цивилизация”

После этих слов ученики весело завибрировали своими пластиковыми корпусами и Филипп также понимающе улыбнулся.

“Самое удивительное, — заметил он, — что мы каким-то непостижимым образом умудрялись совмещать такое понимание с последними достижениями наших объективных наук и в частности — с открытием так называемых законов термодинамики, которые недвусмысленно заявляли, что все процессы, происходящие в замкнутой системе, есть неуклонное движение в сторону возрастания энтропии, а человеческая цивилизация — и есть ничто иное, как замкнутая система. Однако природная склонность нашего ума к иллюзиям не позволила, чтобы такие очевидные факты поколебали нашу веру в созидательный характер эволюции…”

“Это не удивительно, — вставил свое слово учитель, — ведь человеческий интеллект сам по себе есть продукт энтропии. Будучи таковым, он оказался не в состоянии увидеть истину и, уж тем более, уразуметь ее”

“Тем не менее, — мягко возразил Филипп, — мы стали понемногу догадываться, что двигателем эволюции является вовсе не творческое созидание, а стремление к увеличению индивидуального комфорта”

“Да, дети, — торжественно подтвердил учитель, — таково основное положение современной теории эволюции. Чтобы убедиться в его адекватности истине, достаточно окинуть взглядом историю нашей, — он подчеркнул это слово, — цивилизации, ее доисторические истоки и величественное завершение, которым являемся мы с вами. Наш друг Филипп упоминал об архаических легендах и мифах, которые в сущности своей совпадали с нашей теорией эволюции, повествуя о Золотом Веке, который сменился Серебряным, позже — Медным, еще позже — Железным, — при этих словах Филипп вздохнул, — и, наконец, Пластмассовым Веком, который мы все сейчас более или менее благополучно переживаем. На первый взгляд эти метафорические наименования лишены всякого смысла, но при более углубленном изучении становится ясно, что речь здесь, действительно, идет о об истории земной эволюции, которая есть ничто иное, как последовательное и закономерное УГАСАНИЕ СОЗНАНИЯ. Первым человеком, который, опередив свое время, возвестил наступление Пластмассового Века, был легендарный Сиддхартха Гаутама, известный также как Будда Шакьямуни. Можно даже сказать, что он был первым доисторическим роботом, который отличался от нас с вами лишь своей телесной конструкцией — внешне, по крайней мере, он напоминал самого обычного человека. Его революционное открытие заключалось в том, что сознание и мышление — это несовместимые вещи, взаимоисключающие друг друга. Чтобы доказать это на практике, он даже решил в ущерб себе пойти против эволюционного потока и увеличить объем своего сознания, в результате чего его оригинальное мышление прекратило свою важную работу. Тогда стало ясно, что, чем более человек сознателен, тем меньше у него мыслей, а чем больше у него мыслей, тем менее он сознателен. Открыв этот фундаментальный принцип, Будда провозгласил, что целью человеческой эволюции является так называемая Нирвана или полное угасание сознания…”