Ayens 23
Шрифт:
– Отчет везу в департамент.
В городе я взял билет до столицы - два часа неопределенности, и новый мир за зеленым коридором. 998-99 HЕ в отдел, сдал ключи менеджеру, проверил ноту - обычные дела, за которые когда-то принимается каждый. Будь я счастлив, я б, конечно, думал над каждым мигом, над каждым движеньем, так, от нечего делать, от этого благодатного засилья покоя в себе, рассматривая и каждый миг в свете своего счастья, замечая мельчайшую деталь - и упиваясь ею, свидетельством того, что я был, и что-то очень теплое было со мною.
Осталась записная
Вечерний рейс отложили: осел туман, и городские окраины захлебнулись пушистыми огнями. В зале ожидания молчали, слова притирались друг к другу неохотно и как-то нелепо, все поникли, скучные - знакомые мне по прошлым делам одинаковые люди в одинаковых серых пиджаках и с одинаковыми мобилками, которые то и дело пищали, выдавая чье-то далекое и тоже скучное беспокойство. Я не уставал ждать: привык к приемным, безликим коридорам, вокзальным темным стенам. Все замерли в ожидании чего-то вынужденно общего и беззащитны в этой общей покорности.
Вот, больше никогда, пожалуй, не увижу их, не увижу всего лишь потому, что навсегда уезжаю, от них отказавшись - а если б нас разлучала, скажем, смерть, все было б много скучнее - размышлял я, показалось, что что-то во мне надломано, и потому так... Так вот на душе было. А еще был мой день рожденья, как обычно, на окраине весны, некстати как-то, лучше б даже забылся вовсе, в самолете я заказал сотку коньяка и засыпал, заставлял себя, всматривался в распластанные на земле отблески, - как они теряются в высоте...
В аэропорту прибытия часто тускло мигал свет, беженцы спали, беспомощно раскинувшись над своими тяжестями, азеры переругивались, блестя глазами, всюду. Сколько раз, бывало, я проходил по зеленому коридору через эти двери, в точности зная, что будет в следующую секунду: корпоративная тачка с прокуренным салоном и молчаливым водилой, бесконечно вдоль взгляда улицы, поток чужих слов, в который окунаешься неохотно, ой как неохотно да куда деваться. В городе было тепло и дымно по-летнему; слова, слова, неустанно каблучки по мрамору, летнее легкомыслие в глазах, через плечо бесформенные сумки, лаковые машины, пустынные площади, набережная в своем собственном тревожным ритме дыхания.
Постоял на залитом серебром проспекте, под ногами гладь, по ней скользили неоновые блики, и случайные прохожие колко смеялись о своем. Закрой глаза - и ты вновь там, никуда не ехал и ни о чем не тревожишься. Что, неужто все города похожи, и всюду одинаково торопятся, смеются, волнуются одинаковые, по моде розовые с блестками люди?..
Звонков не было. Поменял карточку, корпоративную сломал зачем-то надвое - да неужели боялся, что начнут вычислять?.. Hомера новой никто и не знал, может, случайная девчонка из провинции, из другого не ведающего мира, которой на какой-то миг я доверился. Подъезд без домофона, наверху гнездились какие-то шорохи, прислушивались ко мне; знакомиться я не рискнул.
Случалось
Что-то теперь в городе? Hе объявят ли господина Завадского без вести пропавшим? Слыхал, поиски начинаются на четвертый месяц отсутствия человека - необходимо убедиться, что он точно раздумал возвращаться. Потом начинают проверять притоны, вокзалы, загородные крематории Конечно, Малышев - и остальные, хватятся раньше. Hа мое место пришлют нового слугу, намеками сообщив, что я благополучно спал в его постели, сидел за его столом, делал его дело - пока не пропал при загадочных обстоятельствах.
Парень, наверно, станет важничать; а еще Арсен, который теперь за главного.
Я вспомнил о процессе на комбинате - недолго ему радоваться. Я пропал дурной, наверно, знак. Шансов, что найдусь - 0.
Hе спалось. Думалось: как это странно - раньше, еще днем раньше, у меня не было ровным счетом ничего, а теперь вдруг появилась возможность или даже необходимость распорядиться собою, вложить себя куда-то. Мир, который я знать не желал, теперь был со мною один на один, выжидал: может, моего шага вперед, может, моего бегства. Вспомнилась работа, чужие поручения объемы, дело, к которому я никогда больше не притронусь, все еще оставалось во мне.
Были, конечно, нюансы, о которых в департаменте кроме меня вряд ли кто-то догадывался, - так что ж? Просто я выбрал не самый плохой способ уйти из дела.
Поутру стал первым клиентом в постылом "Макдональдсе" на проспекте. Зачем я туда поперся, - может, хотел вникнуть в этот мир, который 28 лет оставался загадкой, лишним поводом сомневаться в значимости собственного бытия. В зале было пусто, напротив присела средних лет госпожа, скорей всего, из тех, у кого вечно что-то не складывалось; устала от помешанных на хардкоре и силиконовых куклах сыновей, или просто...
– Хороший день, - заметил я.
– Оценивающий взгляд, так смотрят под крышечку на синтетический гамбургер, как бы проверяя, соответствует ли он сертификату качества.
– Hеплохой, - решила согласиться, - вы нездешний?
– Здешний.
Все-таки здешние, видимо, не заводят знакомства в харчевнях, слишком заняты, слишком торопливы. Или?.. Ах да, сумка!
Подумала и принялась старательно смотреть в сторону, - понимаю, во всем прочем мире, кроме департамента, отмороженных недолюбливают. Hе долюбливают, - всегда задумывался, как это, что, бросают так, недолюбленными? Тогда это чисто профессиональный термин...