Айсберг

Касслер Клайв

— Пусть ваша совесть успокоится. Ваш доктор Ханневелл умер не от потери крови. Это все шок: рана, катастрофа, падение в ледяную воду. Я уверен, что вскрытие покажет: сердце не выдержало задолго до того, как он потерял много крови. Он был немолод и, судя по тому, что я вижу, не был натренированным, спортивным человеком.

— Он был ученым, океанографом — лучшим из всех.

— Тогда я ему завидую.

Питт вопросительно посмотрел на деревенского врача.

— Почему вы так говорите?

— Он был человеком

моря и умер у моря, которое любил; может быть, его последние мысли были спокойны и безмятежны, как вода.

— Он говорил о боге, — сказал Питт.

— Ему повезло… Однако я чувствую, что, когда придет мое время, буду счастлив лечь вон там, на церковном кладбище, в ста шагах от места, где родился, среди людей, которых любил и о которых пекся.

— Хотел бы я разделять вашу склонность к оседлости, доктор, но среди моих далеких предков были цыгане. Я унаследовал их склонность к бродяжничеству. Мой рекорд жизни на одном месте — три года.

— Любопытный вопрос: кто из нас счастливее?

Питт пожал плечами.

— Как знать? Мы с вами слышим бой разных барабанов.

— В Исландии говорят: мы клюем на разную наживку.

— Вы ошиблись с призванием, доктор. Вам следовало бы стать поэтом.

— Да, но я и так поэт, — рассмеялся доктор Йонссон. — У нас в каждой деревне четверо или пятеро поэтов. Нужно долго искать, чтобы найти более литературную страну, чем Исландия. Двести тысяч человек — все наше население — покупают в год больше пятисот тысяч книг…

Он замолчал: дверь отворилась, и вошли двое. И остановились — спокойные, деловитые, очень уверенные, в полицейских мундирах. Один из них приветственно кивнул доктору Йонссону, и Питт неожиданно увидел всю картину.

— Почему вы не сказали, что вызвали полицию, доктор Йонссон? Мне ни от кого ничего не надо скрывать.

— Не обижайтесь. Но рука доктора Ханневелла изуродована пулями. Я лечил достаточно раненых охотников, чтобы понять это. Закон на такой случай совершенно ясен, как, я уверен, и в вашей стране. Я обязан сообщать обо всех пулевых ранениях.

Питту все это не понравилось, но выбора у него не было.

Стоящие перед ним мускулистые полицейские вряд ли воспримут всерьез рассказ о призрачном черном реактивном самолете, который изрешетил фюзеляж «Улисса» десятками пулевых отверстий, а потом, после тарана, сам упал в море. Связь между погибшим судном внутри айсберга и этим самолетом — не совпадение и не случайность. Теперь Питт был уверен: то, что начиналось как простой поиск пропавшего корабля, превратилось в непрошенное вмешательство в сложный и разветвленный заговор. Питт смертельно устал от всей этой истории, устал лгать, и у него в голове крутилась только одна мысль: Ханневелл мертв, и кто-то заплатит за это.

— Вы пилот разбившегося вертолета, сэр? — спросил один из полицейских. Несомненный

акцент, вежливый тон, но это «сэр» кажется чуть принужденным.

— Да.

Вот все, что сказал Питт.

Этот сдержанный ответ как будто на мгновение поставил полицейского в тупик. Он был светловолосый, с грязными ногтями, из рукавов торчали запястья, из брюк — щиколотки.

— Как ваше имя и имя погибшего?

— Питт, майор Дирк Питт, Военно-воздушные силы США. Человек в гробу — доктор Уильям Ханневелл, Национальное агентство подводных и морских работ.

Питту показалось странным, что ни один из полицейских не потрудился записать его ответ.

— Ваша цель? Несомненно, аэропорт в Кефлавике?

— Нет, вертолетная посадочная площадка в Рейкьявике.

В глазах светловолосого полицейского мелькнуло удивление. Оно было едва заметно, но не ускользнуло от Питта. Спрашивавший повернулся к напарнику, смуглому, полному мужчине в очках, и что-то сказал по-исландски.

Он повернул голову к стоявшему снаружи лендроверу, заметно нахмурился, потом снова повернулся к Питту.

— Можете назвать пункт вашего вылета, сэр?

— Гренландия… город не назову. В названии двадцать букв, и для американца оно совершенно непроизносимо. Мы с доктором Ханневеллом участвовали в правительственном исследовании и наносили на карту айсберги в Восточно-Гренландском течении. Нам надо было пересечь Датский пролив, заправиться в Рейкьявике и вернуться в Гренландию параллельным курсом, но на пятьдесят миль северней. К несчастью, нам не хватило горючего, и мы разбились у берега. Вот все, если не считать незначительных подробностей.

Питт солгал, сам не зная почему. Боже, подумал он, это входит в привычку.

— Где точно вы потерпели крушение?

— Если бы я знал, — нелюбезно ответил Питт. — Пройдите три квартала мимо коровьего пастбища и сверните налево на Бродвей. Вертолет припаркован между третьей и четвертой волнами. Он желтый, вы его не проглядите.

— Будьте благоразумны, сэр. — Питт с удовлетворением заметил, как покраснело лицо полицейского. — Мы должны указать в отчете начальству все подробности.

— Тогда почему бы вам прямо не спросить о пулевых ранениях доктора Ханневелла?

Казенное выражение лица смуглого полицейского резко изменилось; он раскрыл было рот, но изобразил подавленный зевок. Питт посмотрел на доктора Йонссона.

— Вы говорили, что они здесь по вашему звонку?

— Мой долг — информировать представителей закона.

Йонссон как будто не очень хотел говорить.

— Допустим, вы объясните раны вашего друга, — сказал Грязные Ногти.

— У нас было с собой ружье для стрельбы по белым медведям, — медленно сказал Питт. — Оно случайно разрядилось при крушении, и пуля попала доктору Ханневеллу в локоть.