Азеф
Шрифт:
Из ресторана "Кармен" вылетали звуки скрипок. На 16-й линии казался уютен "Кармен" в эту петербургскую ветреность. Азеф вошел в ресторан, заполняя собой дверь, задевая за косяки. Савинков шел за ним.
– Ты что?
– смотрели в карту, когда лакей лепетал детской беззубой челюстью о том, что бараньих больше нет, а свиных тоже нет.
– Мне, голубчик, яичницу!
– Подвело животы!
– раскатисто хохотал Азеф, - то-то боевую возродить!
– Не в том, Иван, суть. Денег нет, деньги будут.
– Где найдешь?
–
– вдруг из-за какой-то тактики складывать оружие, это измена.
– Не кирпичись, барин, придет время. Тебе денег дать?
Азеф вытащил из жилетки смятую сторублевку.
– Барин ты, без подмесу, Боря - исподлобья, лукаво засмеялся Азеф, пристрастился изображать англичан, вот ни на какую работу толком и не поставишь. Скучно да "проза", либо "бомбочки", либо "стишки", - колыхал в смехе животом Азеф, - лощеный ты у нас, недаром зовут кавалергардом.
– Демократических сопель и вшивых косм не люблю, - пробормотал Савинков. Он ел с аппетитом яичницу.
– Раз, - вдруг улыбнулся он, - знаешь, как сейчас помню, прибегает одна товарищ к Тютчеву, при мне прямо бякает: - Николай Сергеевич, вы представьте, говорит, иду сейчас по Невскому (Савинков представил запыхавшуюся женщину), вижу, говорит, Азеф на лихаче едет среди бела дня, обнявшись, с дамой легкого поведения.
– Ну, а Тютчев?
– пророкотал Азеф.
– Развел руками. Стало быть, говорит, нужно для дела. А другой раз кто-то протестовал, потому что видел тебя в ложе Александринки, сидит, говорит, Азеф с дамой в бельэтаже, у всех на виду в смокинге, на пальце громаднейший брильянт! Ха-ха-ха. Кстати не пойму, Иван, отчего тебя бабы любят? а? Рожа твоя откровенно сказать не апостольская.
– А тебя не любят? Бабы чуткие, - улыбаясь прогнусавил Азеф, - в тебе мягкую кость чувствуют, вот и не идут на тебя, - захохотал дребезжащим хохотом.
Ресторан был наполнен запахами пива, водки, кухни. Но выходить не хотелось. Они сидели в углу. Было видно в окно, как хлестал на улице мелкий дождь и неслась мгла, застилавшая улицу.
Азеф пыхтел, курил.
– Скажи, Иван, только по правде, есть у тебя вера или вовсе нет?
– сказал Савинков.
– Какая вера?
– Ну, в наше дело - в социализм?
– В социализм?
– пророкотал Азеф, темные глаза, смеясь, разглядывали Савинкова.
– Все на свете, барин, ist eine Messer- und Gabelfrage. Ну, понятно, это нужно для молодежи, для рабочих, но не для нас же с тобой, смешно...
– А разрешите вас, товарищ, спросить, - прищурившись углями монгольских глаз, проговорил Савинков, - кажется вы глава боевого комитета, подготовляющего вооруженное восстание в борьбе за социализм?
Оба засмеялись.
– Пойдем, Боря, - сказал Азеф, - и шумно поднялся.
2
На улице их охватил резкий, кружащий ветер. На крыше грохотало листовое
– Боевой много дела, - в налетающем ветре говорил Азеф, крепко надвигая котелок.
– Витте, охранка, вот еще с Дулебовым.
– Что с Дулебовым?
– отворачиваясь в ветре, сказал Савинков.
– Тихое помешательство, сошел с ума. Жандармы перевели в лечебницу Николая Чудотворца, он там записки пишет. Записки чушь, полная галиматья, но называет правильными именами. Сейчас врач наш, передает, а разнюхают жандармы, скверно. Жаль Петра, но ничего не поделаешь, обезвредить надо, - проговорил Азеф, поднимая воротник пальто.
– Петра?
Удерживая котелок, Азеф, поворачиваясь корпусом к Савинкову, сказал:
– Ну, конечно, Петра. Все равно жить ему недолго, а вред может принести громадный.
– Убить?
– Ну да. Чего ты? Он же сумасшедший. На них налетел черный, мокрый ветер, оба перевернулись от него, пропятились несколько шагов.
– А Татарова забыл?
– пробормотал Азеф в темноте, - это тоже дело.
На углу, сжавшись под кожанами, дремали извозчики. Азеф и Савинков обнялись, расцеловались и разошлись до завтра.
3
За два дня до сигнала к вооруженному восстанию в Москве, туда из Курска прибыл новый генерал-губернатор Дубасов и из Петербурга Евно Азеф. Восстание подавили. И когда Пресня еще дымилась кровью, бежав из Москвы и Петербурга, ЦК партии эс-эров открыл съезд у водопада Иматра, в гостинице "Туристен".
На заседаниях съезда Азеф сидел мрачный.
– Эх, Иван Николаевич, не отдавать бы Москвы семеновцам!
– Что ж поделаешь, - разводил он плавниками-ладонями, - так сложились обстоятельства.
Азеф с речами не выступал. После Москвы знал свою силу. Ждал просьб. Просьбы пришли. В новую боевую вошли: - женщины: Мария Беневская, Рашель Лурье, Александра Севастьянова, Ксения Зильберберг, Валентина Попова, Павла Левинсон, мужчины - Савинков, братья Вно-ровские, Моисеенко, Шиллеров, Зильберберг, Двойников, Горисон, Абрам Гоц (брат Михаила), Зензинов, Кудрявцев, Калашников, Самойлов, Назаров, Павлов, Пискарев, Зот Сазонов (брат Егора), Трегубов, Яковлев и рабочий "Семен Семенович".
Базой по изготовлению снарядов Азеф сделал - Финляндию. А первыми актами убийства - Дубасова, генерала Мина, П. И. Рачковского, министра Дурново, адмирала Чухнина.
4
На явочной квартире на Фурштадтской Савинков, придя с Марией Беневской, застал Азефа мрачным и расстроенным. Да и сам волновался, четыре дня не находя нигде Ивана Николаевича.
– Как я беспокоился, Иван, - пожимал Савинков двумя руками руку Азефа. Застенчиво пожала руку Азефа и хрупкая блондинка Мария Беневская.
– Мы так волновались, Иван Николаевич, - проговорила и покраснела.
Азеф насуплен. На Беневскую даже не взглянул, пыхтел.
– За мной гонялись, как за зайцем.