Азов

Мирошниченко Григорий Ильич

– Так ты нам сказывай: пойдешь? – настойчиво добивался Татаринов.

– Петро Матьяш пойдет! – уверенно сказал Старой. – Не подведет. И надо нам не мешкая к царю за порохом, за ядрами и за свинцом поехать. Поедет Каторжный. Ему это с руки… Ну, пойдешь в Азов, Петро?

Потупив взор, Матьяш сказал:

– Пойду. Пропала голова!.. Налей-ка, атаман, мне в чарку царскую…

Каторжный налил. Матьяш выпил залпом вино, накинул свитку и вышел из землянки.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Петро Матьяш приказал своему отряду стать в Монастырском урочище, в семи верстах от Черкасска.

Донские казаки вернулись с рыбной ловли с веселыми песнями

и выкинули на берег столько свежей рыбы, что ею можно было прокормить все войско. Выброшенная на берег рыба трепыхалась и блестела, как расплавленное серебро. Навалили всякой рыбы шестнадцать курганов. Тут бились осетры, севрюги, белуги; сгибаются, скручиваются, открывают широко рты, зарываются головами в кучу и подкидывают мелкую рыбешку. Стерлядки, шипы, тарань широкобрюхая, лещи плоские и широкие, с прозрачными плавниками, рыбцы, круторылые сомы – все было тут. Чехонь и селява, упругие и злые рыбы, так и подпрыгивали, переворачивались с боку на бок.

Петро Матьяш стоял на берегу и любовался красноперым, золотистым, пятнистым донским сазаном.

– Вот рыба – бис! – говорил он смеясь. – Осатанела рыба! Подставь бревно – перешибет!

Рыбу кидали на берег широкими деревянными лопатами.

– Рыбеха у нас дуреха! – шутили донцы. – Отведайте рыбешки, братки-запорожцы! А маловато будет – за Азовом еще достанем. Ешьте, братцы-запорожцы, ставьте костры по берегу.

– Где ж вы такую рыбу вылавливаете? – спрашивали запорожцы. – Нам бы такую на Днепре…

– Ге! Славные казаки! – важно сказал атаман Татаринов. – Дон-то у нас широк. Донец – поуже. А речек мало ль? Калитва, Хопер, Медведица да Быстрая. Есть Иловля, есть Сал! А наибольше рыбы гуляет не здесь: плавает она за Азовом-крепостью! Глаз часто видит, да зуб не сразу берет. Там, запорожцы, рыбки – завались! Пруды пруди. Москву кажинный день корми… А вот же, не взять нам рыбы. Той рыбой турки кормятся. Вам ведомо?

– Звистно!..

Наварили казаки ухи, и запорожцы наелись донской рыбы вдоволь. Весь берег в Монастырском городке покрылся рыбьим золотом – чешуей, костями. И детвора с Монастырского потешается: один, схватив сазана за красные жабры, скачет по дороге; другой гонится за ним. А донские казаки, разворошив рыбу лопатами, кидают ее в возы-розвальни и везут к верхним юртам. Бабы с подоткнутыми подолами разделывают рыбу для сушки на солнце. На всех плетнях уже развешана рыба, разбросана по земле, разложена на крышах землянок. Высохнет рыба – и бабы сложат ее в пузатые бочки, в кожаные мешки, глиняные макитры. Приберегут сушеную рыбу для дальних походов.

Петро Матьяш прогуливался по берегу, все раздумывая – идти ли ему в Персию или оставаться здесь, на Дону? Край степей, курганов и рек, раздольный край конских табунов понравился ему. Ходил он по берегу и все думал: «Широкий Днипр Петро Матьяш сменяв на Дон-реку. Но и Дон-река просторная, и море близко. А в Персии – какие еще будут реки?»

Снова подплыли струги к берегу. Но в них донцы не рыбу привезли, а с разных земель коней чистой крови. Вели они коней бродом на протоках, гнали в степях, са­жали в струги. И довезли! Казаку-наезднику нужны лихие кони. Там, за Хопром, кони растут свои, легкие и сильные, но ростом малые. На таких низкорослых коней седла надеть стыдно. За Донцом кони пасутся тяжелые, с крутыми шеями, для казачьих ватаг негодные. А вот по правую сторону Дона, до Кальмиуса и Азовского моря, где земля возвышенная и протекают чистые воды, – кони добрые. Вот и привезли казаки азиатских, арабских, буланых, светломастных коней! Один конь красивее другого. Черкесские кони – их привезли тож немало, они едят, что степь дает, переносят легко непогоду, скачут быстро и далеко. Персидские кони, анатолийские и хивинские по­читаются казаками лучшими по породе. И их

донские казаки добыли. А лучшие из всех – арабские кони…

– Гляди, Петро, – весело сказал Татаринов, – конь до тебя идет. Почуял хозяина! Храповичок! Уши – стрелы. Ноги тонкие, как струна. Нравится?

– Любо-дорого! Добрый конь! – ответил Матьяш.

– Бери себе!

– Грошей у меня черт ма!

– Бери коня без грошей. Будет тебе задатком донской дарунок!

Конь танцевал. Раздувал ноздрями воздух. Вскидывал красивую голову и глядел куда-то далеко в степь.

– Бери коня, Матьяш! – сказал и атаман Каторжный.

– Возьму, – сказал Матьяш, – отдзякую [53] .

53

Отблагодарю (укр.).

Запорожцы, видя такую ласку донского казачества к своему походному атаману, любовались конем.

Накинули на Дарунка (так назвали коня) седло самое дорогое и стали водить по всему стану Монастырскому, от костра к костру. Костры пылали всюду. Конь храпел и косился на нового хозяина.

Пришлось по нраву Матьяшу и всему Запорожскому войску гостеприимство Донского войска. Уезжая в тот день срочной станицей в Москву «по самому важному делу», о котором войско еще не знало, хотя догадывалось» Иван Каторжный подарил Матьяшу свой пистоль турецкой работы. Набивал его Матьяш порохом, свинцом – и бил беспрестанно в свою серую шапку, повешенную на острый колок плетня. Перед стрельбой становился серьезным, запорожцы толпой собирались за ним. Прицелится из тяжелого пистоля, ударит – клочья летят. А казаки хохочут. Распотрошил Матьяш свою шапку. Другую донцы пошили – другую расстрелял. Пошили третью – и третью растрепал.

– Вот добрый пистоль! – приговаривал Матьяш стре­ляя.

Запорожское войско твердо решило остаться на Дону, но Матьяш почему-то, несмотря на данное слово, опять заколебался. Татаринов заметил это и спросил:

– Твердое ли будет твое слово, Петро?

– Не так-то воно твердо, – признался Матьяш, – без дила у вас сидити – можно и одубити! Шукаю дило. Ваш хлиб – чужий, вин мини боком вылизае! Мини б уже треба в Персию долю соби шукать.

Татаринов задумался: ему не хотелось, чтоб Дон лишился помощи запорожцев. А тут сразу и «дило» нашлось. Наум Васильев, которому довелось проведать, что делается в Азове, добыл такие вести, от которых у Матьяша помутилось в глазах. Азовский начальник Калаш-паша выдавал свою единственную дочь за Джан-бек Гирея. Нагрузив множество бусов добром и дав в провожатые семьсот человек, Калаш-паша отправил невесту в Крым.

– Давай-ка перехватим! – предложил Татаринов.

Наум Васильев не мешкал. Неделю и два дня волокли на себе казаки струги к морю. Добрались к берегу и притаились в камышах. Завидев турецкие бусы, триста казаков выскочили из камышника и помчались на легких стругах вдогон. Семьсот татар и турок перебили и пометали в море, а бусы с дорогими подарками и товарами приволокли к берегу и выгрузили. Взяли в плен двадцать пять молодых турчанок и дочь Калаш-паши – невесту хана. Весь взятый полон, все захваченное добро и дорогие товары доставили в Монастырское урочище.

Матьяш тогда стрелял из турецкого пистоля в разбитую макитру. Он увидел высокую, стройную пленницу Давлат, увешанную дорогими камнями и сверкающими монетами, ее белое платье, красные беспятые туфли – и побежал за нею следом. Догнав ее и Наума Васильева, Матьяш сказал:

– Ой, добрая ж чертяка! Отдай мне турчанку!

– Не можно ее отдать тебе, Матьяш, – сказал атаман, – мы за нее большой выкуп возьмем. А выкуп тот; пойдет в казну для войскового дела.

Ответ не убедил Матьяша. Он настаивал: