Азов
Шрифт:
В толпе не только шумели, но и переглядывались: «Не подосланный ли дьяк? Если подослан для смуты и допытаемся о том, – дьяка в куль да в воду. Дон примет пьяницу».
– А вот и пойми, – рассуждали казаки, – Михаила Салтыкова возвернули, а наших лучших казаков по тюрьмам держат…
– Хо-хо! – засмеялся дьяк. – Всех ваших казаков, посланных в Москву станицами, пересажали. В Осколе – сидят, в Чердыне – сидят. На Каме – сидят. И в Белоозеро приехал – полон острог, всё ваши казаки сидят. Куют, пытают, бьют вас, да знай одно –
– А чем нам тебя пожаловать? – смеясь, спросили казаки. – Ты брешешь в лад. Видно, к большим делам стоял ты близко. Поди, проворовался в Москве да вовремя сбежал.
– Да он служил в приказах! – отозвался кто-то басисто. – Где-то я примечал его. Потом и в кабаке мы пиво пили вместе.
– А что же скрывать? – оглядываясь на говорившего, сказал Меркушка. – Служил в Москве… Бежал с Посольского приказа… Не выдавайте головою, братцы! Да вы б вина мне дали чарку…
В толпе заговорили:
– А ну, зовите посольского дьяка Гришку Нечаева. Двойник объявился. Принесите ему жбан вина: гляди, скорей все дело разберем.
Но не жбан вина принесли любопытные казаки, а выкатили бочку с крепкой брагой.
– Пей! – закричали казаки. – Да веселее все царское рассказывай! Охота дальше слушать.
Дьяк почесал в затылке и уставился одним глазом на бочку. Другой глаз, бельмом затянутый, скосился набок. Пришел нахмуренный и важный Григорий Нечаев, а вскоре потом – Михаил Татаринов, за ним явился нарядно одетый, серьезный атаман Иван Каторжный. Народу привалило множество.
– Что за диковина? – сказал Иван Каторжный, подходя ближе. – Дорогу дайте!
Казаки расступились, и атаман с Гришкой Нечаевым протискались в середину.
– А который тут дьяк, что с Посольского сбежал? – спросил Иван.
Дьяк поднял голову.
– Да я, мил атаман, бежал с Посольского, – ответил дьяк. – С хорошего не побежишь; каждый спасает шкуру.
– Так, так…
– Куда ни кинешься на Руси, все одно: плодятся воры, нищие! Бояре жадны. Дворяне – и те стонут от разоренья. Хлеб ссыпали в казну – перепродали шведам. А сами щи хлебают голые… Бедным людишкам податься некуда!
– Так, так…
Григорий Нечаев шагнул поближе, лучше пригляделся – и заорал от изумления:
– Меркушка, ты ли?!
– Ой, Гришка, я!
– Где свиделись! Тоже сбежал?
– Сам видишь, Гриша. Сиротская дорога на Дон привела.
– Ну, говори, где ты бывал, что где видал?
– Дай же вина сперва хлебнуть. Все скажу… Я думал, ты пропал бесследно.
– Ну, пей!.. Попался жбанчик махонький, – улыбнулся Татаринов, подсовывая Меркушке огромный жбан с брагой.
Хлебнул Меркушка, и еще больше развязало ему язык.
– Слушайте,
– Вали!
Дьяк Меркушка начал говорить:
– Алей-ага, братцы, был на Москве!
– Ну, был! – крикнула казаки. – Знаем! Вали!
– Подбивал он, стервь, царя стоять в войне с поляками. Мы-де поможем, пушки пришлем… А пушек не прислали. Людей не дали. Обманом дружбу держал… Бескоролевье ныне кончилось! Владислав сел на польский престол, собрал войско и осадил Смоленск.
– Вали дальше! Знаем!
– А войско там, донские атаманы, гибнет несчитанно! Бояре и дворяне, бросив полки, разъехались, чтоб поберечь свои поместья, воевода же Шеин один не устоит. Монастыри да гости пожертвований и займов не дают! Воеводами цари назначают людей знатных, да больше бестолковых. Военное дело отдали в худые руки иноземцев. Иноземцы дел военных не смыслят, а бояре-то лишь поборы выколачивать горазды.
Иван Каторжный, мигнув Татаринову, подсунул Меркушке новый жбан браги.
– А не ведомо ли тебе, – спросил атаман ласково и пытливо, – какая задержка казакам в Москве случилась?
– Известно! – хвастливо сказал Меркушка, хлебнув снова браги. – Алей-ага всех казаков оговорил!
– О-го-во-рил?!
– Вот и рассовали казаков в тюрьмы. Он же – стервь! – персидского посла оговорил. Просил потом посол шатер за городом поставить – ему не дали. Просил погулять в прохладе за Москвой, потому что ныне весна, а у них в обычаях водится, что в жару гуляют и ездят по бахчам и виноградникам, – не разрешили… Говорил еще Алей-ага, что турецкий султан вскоре пойдет войной на кизилбашского шаха… А казакам донским, которые провожали Алей-агу в Москву, пристава рвали языки да ноздри!
– Ох, сатаны! Перебить бы бояр да приставов на Москве!
– А кому поименно рвали ноздри, дознать не довелось. Да говорили еще в Москве, что на Дон пошлют похвальные грамоты от государя… Вина на Москве пока что казаки попили много. Царь щедро пожаловал.
– Пожаловал? Ну, забрехался ты, Меркушка, – разочарованно махнул рукой Татаринов, внимательно разглядывая дьяка. – Когда казаки пьют щедро, то их в ту пору не пытают и в тюрьмы не сажают. Я сам бывал в Москве и сам пивал вино, но – бог миловал – ноздрей не рвали мне и языка не жгли. Ой, крепко брешешь ты!
– Меркушка врать не станет, – вступился за дьяка Григорий Нечаев, – то все похоже на правду, что он бает.
– А какова мне прибыль врать? – проголосил Меркушка. – Четыреста казаков вы в Смоленск погнали?
– Подмогу, брат, послали воеводам! – сердито буркнул Каторжный.
– Подмогу вашу перебили?.. Хо!.. Соврал?
– А врешь! Да мы еще подмогу выслали, – сказал Татаринов.
– И ту подмогу также перебьют.
– Он, ловко брешет, – сказал Татаринов. – На, пей да лезь повыше.