Бабам - война противопоказана!
Шрифт:
Хорошо, - думал я, - но что я могу? Мастером спорта я не стал. В восточной философии ничего не понял. То, как Гегель и Маркс применяют диалектическое мышление мне читать интересно, но чтобы самому повторить их рассуждения на современном материале – с этим очень сложно. Нет у меня ни потрясающего интеллекта, ни богатого жизненного опыта! И это не низкая самооценка – это самооценка объективная! Они думают, что я – умный! Как они ошибаются! Если бы я был умный, я бы как еврей – давно уже поднялся бы из грязи в князи. Поднялся бы на ровном месте! И после всего этого я должен выиграть для них войну?! Ничего более
А дело предстоит серьезное. Когда мы проиграем еще одну битву, то ничего уже не будет: не будет ни сестры, ни мамы, не будет России, не будет моего родного города. Ничего не будет! Маме не пожалуешься, в милицию не побежишь! Да, наша страна выиграла войну против фашизма – но теперь не спасет никакой героизм, никакое массовое самопожертвование – силы будут слишком неравные! И даже если вся Земля объединится в едином порыве – это будет бесполезно! И убежать от этого будет некуда. И что мне теперь делать?!
И осталось только одно – взять маму, взять сестру, и бежать к этим женщинам; судя по всему, война продлится еще долго, на мой век хватит. Осталось только надеяться на то, что я доживу до старости и умру еще до того, когда война будет ими окончательно проиграна. А Землю надо оставить. Но Землю – это еще ладно. Но оставить Россию? Пусть Россия гибнет, лишь бы мне было хорошо? И как это называется?
…А называется это предательством...
…А с другой стороны, я что – Александр Матросов? Николай Гастелло? Иисус Христос, наконец? Я не хочу жертвовать своей жизнью – она у меня всего лишь одна! У меня всего одна жизнь – и я не хочу отдавать её за других! Не хочу - как бы это плохо ни звучало!
…А звучит это плохо, милый мой, очень плохо…
Короче говоря, мне в ту ночь - не спалось…
ГЛАВА 12. ВТОРОЙ ДЕНЬ. РАННЕЕ УТРО.
Я думаю, что не надо объяснять, почему я проснулся в плохом настроении. Ариадна, наоборот, была в хорошем настроении. По дороге в столовую она задала мне кучу вопросов о моей жизни, и я рассказал ей о своей работе, о людях, с которыми вместе работал. Я не описываю обстановку вокруг – я не мастер пейзажей. Уже в столовой Ариадна сказала о причинах своего хорошего настроения. Теперь, когда у нее появился я, ей стало на душе спокойнее: теперь у нее будет, с кем посоветоваться – это раз, и вообще, я что-нибудь придумаю и фронт, наконец-то, стабилизируется…
Я сразу вспомнил о своих ночных переживаниях. С одной стороны, не хотелось ее обманывать, но и откровенно признаваться в том, что я думал ночью – тоже никакого желания не было.
– Я не думаю, что всё так вот сразу стабилизируется, - осторожно сказал я, - враг еще очень силен…
– Ты не дипломат! – рассмеялась она, - разве можно признаваться в своих сомнениях нанимателю, который только-только принял тебя на работу? А то, что ты очень боишься – не переживай; мы тоже в штабе все очень боимся – мы ведь живые люди! Когда мы начинаем оборонительную операцию, то я каждый раз переживаю: а вдруг мы ошиблись? Я ведь только на людях демонстрирую уверенность; это моя работа. И если бы ты знал, как страшно было в начале! У них тогда было подавляющее превосходство; сама теперь не понимаю – как мы тогда выстояли?
– А какое
– Сейчас соотношение почти равное – мы очень заметно сократили их перевес. Но этого недостаточно – не хватает самой малости, чтобы переломить ситуацию! А что делать – мы не знаем! Мы уже придумали всё, что можно было придумать. А они примерно через месяц снова пойдут в наступление…
– Тебя ждут в штабе на рабочем месте? – спросил я, чтобы сменить тему разговора. Разговор о возможном поражении мне был неприятен. Я и так всю ночь не спал из-за этого.
– Мое рабочее место сегодня – это ты. Сейчас мы пойдем, и я покажу тебе Послание. А перед этим мы зайдем в детский сад – там воспитываются дети офицеров штаба, пока их мамы заняты на работе…
ГЛАВА 13. ДЕТСКИЙ САД.
Было очевидно, что местный детский сад достаточно компьютеризирован, но техника не торчала на виду, и внешне всё выглядело уютно. Я не стал задумываться, зачем Ариадне понадобилось вести меня именно сюда. Когда мы вошли в группу, то оказалось, что девичья игра находится в самом разгаре: в центре группы было нагромождение стульев, за которыми сидели девочки и самыми разными звуками изображали работу оружия. Ментальный переводчик сразу забуксовал, но и без него стало понятно, что в центре группы идет нешуточный оборонительный бой. Одно только было неправильно: на Земле в такие игры обычно играют мальчики.
Впрочем, нормальные фразы иногда прорывались сквозь какофонию звуков. Например: «Я ранена! Перевяжите её и эвакуируйте в тыл! Я никуда не уйду – я еще могу стрелять!» - и так далее.
Еще немного покричав, девочки заметили нас, прекратили свою войну и плотным кольцом окружили Ариадну. И все сразу с ней одновременно заговорили. Я обратил внимание на двух из них.
«Тетя Ариадна, - спросила одна, - а когда уроды прорвутся сюда? Я ведь еще маленькая, я не хочу так рано и страшно умирать!»
«Тётя Ариадна, - серьезно спрашивала вторая, - когда они придут сюда, нам дадут настоящие винтовки? Мы ведь тоже можем отстреливаться! Пусть их станет ещё на несколько штук меньше!»
Она не шутила. Она тоже собиралась, как и окружающие её взрослые люди, дорого продать свою короткую детскую жизнь.
«Пусть я завтра подохну, - неожиданно для самого себя подумал я, - но я - останусь с ними: я остаюсь среди людей. На миру, как говорится, и смерть красна…»
Тем временем, одна из них обратила и на меня свое внимание. Она подошла ко мне и некоторое время внимательно меня разглядывала. Рассмотрев меня, она заявила:
– У вас нет груди! И брюки у Вас спереди неправильные. И Вы небритая… нет, Вы – небритый! Мама говорит, что у мужиков очень часто морды по три дня небритые…Вы – дядя Сережа?!
Логика у этого маленького существа была железобетонная.
– Маленькая, а кем работает твоя мама? – удивившись таким глубоким познаниям ребенка, спросил я.
– Моя мама служит в разведке! – с гордостью сказала девчушка и добавила, - Я не должна об этом говорить, но мама сказала, что дяде Сереже можно говорить всё. Мама говорит, что чем больше Вы о нас узнаете, тем скорее что-нибудь придумаете! Дядя Сережа, вы ведь, в самом деле, что-нибудь придумаете?!