Бабье лето в декабре
Шрифт:
Витя тоже танцор был неважный, водил ее осторожно по краю, боясь влезать в беснующуюся толпу сильно разогретых людей. Там ему, коротенькому – вообще будет ничего не видно.
– Один должен подойти, – сказал озабоченно Витя, – Ему-то не отказывай. Нужный для нас человек.
А наверное, зря она стеснялась, никто тут ни на кого внимания не обращал. Девчонки танцевали, вскидывая руки, другие, впившись всем телом в своих кавалеров, а кто-то буйно кружился и топал. «Старуха ведь уже я, – вдруг сделала для себя открытие Сима. – Все такие молодяжки, а я
Неожиданно подступил к ним могучий, волосатый шумный человек, хлопнул Витю по спине.
– Убьешь ведь, – взмолился тот.
– Промигаешься, – хохотнул великан и, усевшись в кресло, схватил фужер. За столом сразу стало тесно. Такой громадина был этот мужик.
– У-у, какую кису ты надыбал, – сказал громадина, и словно ощупал всю Симу беззастенчивым взглядом своих выпуклых, дерзких глаз. – Ничего бабец, и замахнув фужер коньяку, схватил Симину руку и поцеловал.
– Да вы что?! У меня руки от травы, как терка, – смеялась она.
– Трудовая ручка, – похвалил он. – А теперь рюмка-плясовая. Пойдем. Зови меня Самсон, – и не спрашивая Витиного разрешения, потащил Симу в толпу беснующихся в танце людей.
– Какой вы огромный и толстый, – дернуло ее брякнуть с простой души. Так ведь надо было о чем-то говорить.
– Мужик начинается после ста килограммов, – ответил Самсон и тут же уел, – А вот ты видная баба, а такого шибздика подхватила, ни виду, ни весу.
– Да нет, Витя хороший. Он ведь меня привез.
– А хочешь, я увезу. Ты бабец на большой, – в открытую льстил он ей. – Это не ля-ля-тополя, а на полном серьезе. Ты такая – и прищелкнул языком.
– Я сама знаю, что у меня везде все в порядке, – чтоб не уступать этому Самсону и сбить с него спесь, сказала Сима. А он за словом в карман не полез:
– Вино хвалят не разливши, а попивши. Надо испробовать тебя.
Вот и скажи ему поперек. Он такое отчебучит.
Несмотря на огромный рост и вес, Самсон отплясывал легко и ее крутил будто игрушку. И она разошлась, дала такой дроби по-деревенски, что все расступились, смотрели, как она кружится и лихо дробит каблучками, а потом долго хлопали. И человек десять, не сдержавших свое корневое деревенское веселье, выскочило на круг. Щеголь со сладкими усами вручил ей приз – коробку конфет. Самсон был горд, как будто он завоевал эту награду.
– Ну, Сим, ты даешь, – восхищенно похвалил ее Витя, а Самсон повторил частушку, которую она врезала на кругу:
Моя милка изменила,
Чуть с ума я не сошел.
В ненатопленную баню
Зимой париться пошел.
– Не начудишь, так не прославишься, – ответила Сима, скрывая смущение тем, что дала себе волю, расплясалась в ресторане.
– Ты Симочку цени, – сказал Самсон. – Она тебе любую броню пробьет. Боеголовка!
– Она уже у меня работает, – поспешил сообщить Витя.
Сима не понимала, какие такие способности вдруг обнаружили в ней эти мужики. Ничего ведь она в их бизнесе не соображает.
Тогда после ресторана, они поехали в Витин дом. Оказывается, и правда, у него был целый коттедж. И опять Сима почувствовала себя в этих просторных белых палатах не самой собой.
И вернуться в привычную содомскую жизнь с заботами о козах ей было уже неохота, и недосуг. Кормила коз Степановна. Быстрей бы выписался из больницы Валентин, сбыла бы она ему все домашние заботы.
Кто оказался в отпаде, увидев Симу в модном пальто и с модной прической, так это Лидка Панагушина. Она сделала карьеру. В Вахренках теперь торговала пирожками, от вероятной непогоды забралась в ларек. Увидев Симу, обалдело высунулась в амбразуру ларька и заорала на всю улицу:
– Вот это пава! Ну, Сим-Сим, даешь. Неужели Василискин расщедрился?
– Я у него работаю.
– Ну, даешь! И сколько положил?
– Спроси чего-нибудь попроще, – уклончиво ответила Сима, так, как отвечали бизнесмены, если им не хотелось отвечать.
А Валентин, увидев на больничной аллее свою жену в шикарном кожаном пальто, с модной прической, опешил.
– Да ты ли это? – с испугом спросил он. – На какие шиши так расфуфырилась?
– На работу поступила. Виктор Василискин меня в свою фирму взял. Бизнесом занимаюсь, – сказала она.
– Да ты что? Не связывалась бы с этим прохиндеем. Облапошит, – забеспокоился Валентин, – Бабкин дом сжег, чтоб страховку получить. Прохиндей. Я ведь помню, как он в колхозе подворовывал, ничем не брезговал: мешки, мясо, мед – все тащил.
Сима бросилась защищать Василискина.
– Это раньше он был прохиндеем, а теперь коммерсант, новый русский. У меня зарплата такая, сколько председатель колхоза не получал, – похвасталась она.
– А за что? Ты чего делаешь? – зло кинул Валентин. – С ним спишь?
– Чего городишь-то, дурак, – вскипела Сима. – Да я по рекламе занимаюсь.
Что она должна подчистую все выложить: мол, все бывает.
Когда Валентин вернулся домой, поводов для подозрений стало еще больше. Сыну Андрюше накупила Сима курток, кожаную и джинсовую, пальто. У самой появились красивые часики на руке, золотые сережки в ушах, унюхал Валентин тонкие духи.
– Колись, колись, чем зарабатываешь? – наступая на нее, требовал он. Будто осатанел мужик, даже схватил за запястья рук и ну крутить
– Да ты что, фашист что ли? – взмолилась она от боли и злости. – Сама купила, раз тебе не на что.
Чуть до драки у них не дошло.
Правда, потом Валентин извиняться лез, умолял бросить все это предпринимательство у Василискина.
– Давай, корову опять заведем, тихо будем жить. Пенсию мне дадут, под огород побольше земли возьмем, картошки насадим не десять, а пятьдесят соток.