Бабье лето в декабре
Шрифт:
Вите хотелось быть щедрым и широким. Не говоря ни слова, он подкатил к парикмахерской и, заведя Симу в сияющий, наполненный ароматами зал, спросил у сидящей на кассе дамы:
– За сорок минут прическу здесь умеют делать?
– Очередь, – ответила та, – качнув головой в сторону ожидающих.
– Без очереди, – шепнул ей Витя, – и положил купюру, кажется рублей 50. Какой богач!
И все завертелось. И все преграды исчезли. Нашлись свободное кресло и мастер, и ожидающие дамы молчали, глядя на Витю с почтением.
Сидя в кресле под колпаком, Сима никак не могла обрести обычное и привычное
– Вроде сносно получилось.
Перед ресторанскими швейцарами в расшитых галунами пиджаках и фуражках (ну чистые генералы!) тоже хотелось заискивать, самой, без прикосновения их настырных рук снять свое новое пальто, но они угодливо липли к ней, видно, ожидая от Василискина чаевых, и тот небрежно сунул им несколько купюр.
Она смирилась, стараясь делать все так, как делал Василискин. А тот двигался замедленно и весомо, долго причесывал свой «ёжик» у зеркала. А она, стоя рядом, тренировала свою улыбку и взгляд.
Когда двинулись вверх по широкой ковровой лестнице, раздевальщик и швейцар заговорили и зацокали языками. Сима поняла – о ней .
В ресторане все столики были заняты. Их посадили к какому-то лысому очкастому господину с козлиной бородкой. Он хмуро поднимал рюмку и пил, будто разговаривал с невидимым собеседником. Чокнутый какой-то.
И тут Сима дала волю своим переживаниям.
– Ой, деревенская я тетеря. Зачем ты меня вытащил из Содома? – растерянно оглядывая сверкающий зал, стены с золотой лепниной и хрустальными бра, сказала она.
– Ничего, не робей, – успокоил ее Витя, – Ты тут по баллам выше всех этих драных кошек. – Хошь, вот этого плешивого козла заставлю соль есть?
Серафима прыснула.
– Шутишь?
Когда официант разложил ложки и вилки, поставил хлеб, Витя зачерпнул кончиком чайной ложки мелкой йодированной соли, попробовал и, изобразив недоумение, сказал:
– Надо же, сахар вместо соли стали класть. Видать новая мода.
Симе самой захотелось попробовать и убедиться, соль или сахар? Бородатого очкастого «козла» тоже, видать, подмывало узнать это. Он крепился-крепился, а потом-таки поддел соль, попробовал и недоуменно взглянул на Василискина.
– Что я говорил, – развеселился Витя, нахально глядя на «козла». Сима, прикрываясь многостраничным меню, давилась смехом.
Витя же сразу усек, что «козел» – птица невысокого полета. Готовясь к расчету, тот близоруко
– С солью-то интересно. Сладок корень познания, – сказал он, потом задержал взгляд на Симе, – Какое вы прелестное существо. Берегите себя. У меня жену тоже Серафимой звали. В прошлом году умерла. А познакомились мы с ней здесь, в ресторане. И я вот пришел сюда, сегодня, день памяти.
Симе вдруг жалко стало этого старика, который пришел с последними рублями, чтоб помянуть жену.
– Дай вам бог здоровья, – сказала она.
– К сожалению, бога нет. Я профессор и я это знаю, – строптиво проговорил старик. – Но это очень жалко. Если бы бог был, жить было бы легче. Правители боялись бы творить беззаконие, а преступники свои злодейства. Но увы, его нет.
Василискину понравилось, что с ними сидит настоящий профессор. Это упускать было нельзя, и он позвал официанта, чтоб тот быстрее принес вина.
– Может, выпьете с нами? – сказал Виктор.
– Не пьют только на небеси, а на святой Руси – все, кому ни поднеси. Выпью, – откликнулся профессор. –Если вы не возражаете, я подниму эту бокал за вашу и за свою Симочку. – Потом он встал и заставил подняться Василискина, сказав забавные слова, – Тосты разные бывают, тосты – дело непростое. Я прошу вас встать, мужчина, и за женщин выпить стоя.
И Василискин поднялся. Ему так понравился этот тост, что тут же стал его записывать. Еще Василискину понравились слова Наполеона, которые профессор успел сказать перед уходом: «Армия баранов во главе со львом сильнее, чем армия львов во главе с бараном».
– Больше смазки получает колесо, которое громче визжит, – вставил свое присловие Витя.
– Расторопная голова, рысистая мысль, – похвалил профессор Василискина и, поклонившись Симе, ушел нетвердой походкой из зала.
Горькая одинокая жизнь угадывалась в согбенной фигуре старика, и Симе было его жалко.
То, с какой широкой небрежностью тратил деньги Василискин, Симу и восхищало и пугало. Ведь ей бы на месяц хватило того, что он просадил в парикмахерской, а еще, наверное, на полгода хватило бы того, что просадят они здесь. После коньяка, выпитого с профессором, вроде отлегло от сердца, и она уже без робости и смущения оглядывала зал. Молоденькие ногастые девчушки с мужчинами в годах. Определенно, не дочери. Они так липли к этим откормленным мужикам, так изображали любовь, что Симе было вчуже стыдно за них.
– Наши взрывоопасные девочки будут с вами всю ночь, – напоминал с эстрады вылощенный щеголь. Видимо, эти девочки и должны были создавать взрывоопасность.
– Смотри какие, – шептала Сима Вите.
– Да разве они с тобой сравнятся, – ворковал тот и прижимался ногой к Симиной ноге.
Когда на сверкающей огнями эстраде загремел оркестр и больше раздетая, чем одетая певица, вытанцовывая, начала заряжать ритмом зал, к их столику стали подходить ухари. Одни спрашивали Витю, можно ли пригласить Симу, другие вообще просто тянули руки, требуя, чтоб она шла с ними. Сима отказывала всем. Она боялась, что танец у нее не получится, или споткнется от волнения. Да и чего она будет отвечать этим щеголям, если спросят. Простая, мол, я баба из села Содом или деревни Иной Свет, коз пасу.