Бабочка маркизы Помпадур

Лесина Екатерина

Когда король мог отказать в подобной просьбе? И этот поцелуй, одновременно и робкий, и страстный, преисполненный какой-то невыразимой горечи, вдруг все переменил. Жанна горела. И король горел вместе с ней, ничуть не боясь сгореть дотла.

– Вам не стоит опасаться мужа, – скажет он позже, понимая, что никогда и ни за что не расстанется с этой маленькой странной женщиной. – Я отошлю его.

– Он не уедет, – печальная улыбка и глаза странного цвета – сколь король

ни глядел в них, он не способен был понять, серые они или же синие, или, напротив, отливают малахитовой зеленью.

– А если и уедет, – голос ее очаровывает, – то что будет со мной?

Решение было принято мгновенно. Оно казалось естественным, как само дыхание, и не ясно лишь, почему король и раньше не видел, сколько всего сокрыто в этой женщине.

На следующий день двор узнал о том, что Жанне-Антуанетте д’Этоль пожалован титул маркизы де Помпадур, а также куда более ценное звание фаворитки Его Величества.

Многие не поверили.

Те же, кто поверил, решили, что власть ее не будет долговечной.

Пусть бы эта простушка – все разом сошлись, что Жанна чересчур простовата и проглядывает в ее чертах обыкновенное происхождение, – и привлекла внимание короля, но удержать его ей будет не под силу.

Король переменчив.

На трассу он вышел, ведомый единственным желанием – увидеть Кару.

Ланселот сдерживал его, сколько мог, мучительно борясь с собой каждую минуту. И зверея от невозможности освободиться. Он уговаривал себя потерпеть – кризис минует, и он очистится, но терпение иссякало, а родительская забота, такая душная, невыносимая, ввергала в ярость.

Еще немного, и он набросится на мать.

Отца.

На кого-нибудь.

Если не увидит Кару.

Крался, чувствуя себя хищником в зарослях. Вдыхал смолистую вонь дороги. Следил за людьми. За машинами. За шлюхами, которых было много. Высокие и низкие. Толстые и худые. Старые. Молодые. Всякие. Они скрывались от случайных взглядов, но выходили, когда у трассы останавливалась машина. К машине подходила мамочка – женщина внушительных габаритов, которая даже издали вызывала глубочайшее отвращение. Она разговаривала с клиентом и если была удовлетворена результатом беседы, то подавала знак. И тогда на обочине появлялись бабочки.

Яркие-яркие.

Бесполезные существа.

Кара пряталась среди них. Она – редкий экземпляр, по воле рока затерявшийся в этой пестрой стае. Капустницы, шоколадницы… ночные бражники, располневшие от тоски. И бледные моли с поистаскавшимися крыльями.

Теперь он видел людей правильно.

Но когда Кара впервые на его глазах села в машину, Ланселот едва не выпрыгнул, ведомый желанием остановить. Зачем она это делает?

У нее же мечта есть! Нельзя от мечты отказываться…

Старика – тогда человек показался ему неимоверно старым –

Ланселот заметил лишь потому, что привык замечать всякие мелочи. Мама называла его наблюдательным, на деле же весь вопрос был в опыте. Он ведь смотрел за птицами, а люди ничем не лучше.

Старик, седовласый грач, появлялся нечасто и ближе к вечеру. Он останавливал замызганную «копейку» за полтора километра – Ланселот проследил за ним просто из интереса – и шел пешком. В руке всегда нес плетеную корзину, прикрытую выцветшей косынкой. И когда случалось встретиться кому-то на пути старика, тот останавливался и долго, охотно беседовал. Но после беседы всегда возвращался к машине. А вот если никого не было… старик добирался до точки, чтобы затеряться в редком придорожном лесу. Он старательно, пожалуй, слишком старательно делал вид, что случайно оказался в этом злачном месте и представления не имеет об истинной его сути.

Шлюхи его не замечали. А он глядел на них, и выражение лица – пригодился купленный матерью бинокль – менялось. Черты словно становились мягче, губа отвисала, а морщины на лбу разглаживались. И это выражение одновременно пугало и влекло Ланселота.

Потом он увидел, как старик беседует с девицей – некрасивой, даже уродливой. На ней была короткая кожаная юбка и красный топ, из которого норовили выпрыгнуть груди. Девица всхлипывала, а старик утешал. Наконец он махнул рукой куда-то в лес, и девица покорно поплелась за ним.

Больше она на трассе не появлялась.

Месяца через два исчезла и вторая, полноватая и истеричная, которая однажды сцепилась с Карой – Ланселоту пришлось сдерживать себя, чтобы не кинуться на помощь. И этой тоже было не жаль.

Старик выходил из леса все той же неторопливой походкой, опираясь на длинную палку, и лицо его становилось обычным… Что он делал со шлюхами?

Ланселот был уверен, что знает правильный ответ.

Его мучил другой вопрос: следует ли рассказывать об увиденном кому-либо. И если да, то кому? Милиции? Родителям? Мамочке, которая в последние дни стала заметно нервозней?

Но тогда придется признаться, что и сам Ланселот наблюдал за шлюхами. Он, конечно, не делал ничего плохого… да и можно соврать про птиц, благо, их в лесочке обитало много. Только тайна исчезнет… и Кара поймет, насколько нужна ему. Она же сказала уходить. И Ланселот ушел.

А рыцари всегда держат слово.

Все решилось само собой. Однажды Ланселот, появившись на прежнем месте, увидел, что оно занято. Старик сидел на кирпичах, накрытых сложенной вчетверо газетенкой, и палкой ворошил угли.

– Здравствуй, – сказал он, улыбаясь кривовато.

– Доброго дня, – у Ланселота запершило в горле. И ноги словно отнялись. Бежать бы… кричать… звать на помощь – этот человек опасен. Но вместо этого он стоял и разглядывал нового знакомого.

Старый плащ, измятый, но не сказать, чтобы грязный. Шляпа двубортная с белой лентой. Резиновые сапоги… палка в руках.

Корзинка.

– Интересно? – поинтересовался старик, поймав взгляд Ланселота, на корзинку устремленный.

– Да.