Бабочка
Шрифт:
— Заткнитесь, дайте мне говорить! — перекрикивает всех один голос.
— Да, я француз. Я здесь потому, что сбежал из тюрьмы Рио-Хаша, — мой невнятный испанский понятен здесь всем.
— Слушай, француз, в углу твоей клетки лежит бревно. На нем ты будешь спать. Справа — коробка с водой. Береги ее: каждое утро дают немного воды, и невозможно допроситься добавки. Слева — ведро, в которое ты будешь оправляться. Прикрой его курткой. Она тебе все равно не понадобится. Здесь жарко.
Я подхожу ближе к решеткам и пытаюсь различить лица. Но хорошо видны мне только двое,
— Сколько времени ты в карцере?
— Два месяца.
— А остальные?
— Около трех. На больший срок остаются только смертники.
— Какой максимальный срок здесь пришлось просидеть заключенному?
— Здесь есть заключенный, который сидит уже восемь месяцев, но ему немного осталось. Вот уже месяц он может подниматься только на колени. В один из ближайших дней будет сильный прилив, и он наверняка потонет.
— Это что, страна дикарей?
— Я не утверждаю, что мы — культурный народ. Однако твоя страна тоже не блещет культурой. Тебя вот приговорили к пожизненному заключению. Здесь, в Колумбии, дают либо двадцать лет, либо смертную казнь, но никогда пожизненное заключение. Ты многих убил?
— Нет, только одного.
— Не может быть. За одного человека не дают такие сроки.
— Уверяю тебя, это правда.
— Видишь, твоя страна более дикая, чем моя.
— Хорошо, не будем спорить. Ты прав. Полиция в любом месте — дерьмо. А что ты сделал?
— Я убил одного человека, его сына и жену.
— За что?
— Они бросили моего маленького брата на съедение свинье.
— Не может быть. Какой ужас!
— Мой маленький брат целыми днями бросал камни в их сына, и много раз попадал ему в голову.
— Но это не причина для того, чтобы так с ним расправиться.
— То же самое сказал и я, когда обо всем узнал.
— Как же ты узнал?
— Моего брата не было дома три дня. Я его долго искал и нашел сандалий в отбросах, которые вынесли из свинарника. Порылся в мусоре и нашел белый чулок, пропитанный кровью. Я все понял. Перед тем как убить, я заставил их молиться.
— Ты правильно сделал. Что тебе за это будет?
— Самое большее, что я получу — двадцать лет.
— За что тебя посадили в карцер?
— Я избил полицейского, он член их семьи. Теперь его убрали отсюда, и я спокоен.
Открывается дверь в коридор. Входят тюремщик и двое заключенных, которые несут на шестах деревянную бочку. За их спинами можно различить двух вооруженных охранников. Переходя из карцера в карцер, они опорожняют ведра с испражнениями. Запах мочи и кала отравляет воздух и вызывает удушье. Никто не разговаривает. Вот они подходят ко мне, и человек, который берет ведро, незаметно сбрасывает на пол маленький пакет. Я быстро отпихиваю его в темный угол.
В пакете я нахожу две пачки сигарет,
Записка очень ободряет меня. Я не одинок и могу полагаться на своих друзей.
Никто не разговаривает. Все курят. Судя по сигаретам, нас в карцере смертников девятнадцать человек. Итак, я снова попал на тропу разложения и на этот раз погряз в ней по шею! Эти божьи монахини оказались монахинями сатаны. Правда, уверен, что ни ирландка, ни испанка меня не выдали. О, какую глупость я совершил, положившись на маленьких монахинь! Нет, это не они! Может быть, возница? Два-три раза мы неосторожно заговаривали по-французски. Слышал ли он? Но какое это имеет значение? На этот раз ты попался и попался навсегда. Монахини, возница или настоятельница — результат один и тот же.
И я проделал путь в две с половиной тысячи километров, чтобы попасть сюда? Поистине, чудовищный результат. О, Боже! Ты был так милостив ко мне, не оставишь же ты меня теперь! Может быть, ты сердишься на меня после того, как я оставил племя, усыновившее меня, и двух замечательных женщин? А солнце, а море! А хижина, в которой я был нераздельным владыкой! Это была примитивная жизнь на природе, но такая приятная и спокойная. Я был свободным человеком вдалеке от полицейских, судей, ссор и недоброжелательства! И я не сумел оценить этого. Было синее море и закаты солнца. Я все это оттолкнул и растоптал только для того, чтобы попасть в мир, который отталкивает меня и не дает даже малейшей надежды? К людям, которые думают только о том, как истребить меня?
Когда о моей поимке узнают те двенадцать «сыров», которые были присяжными, эта гниль Полин, «курицы» и обвинитель, они подохнут со смеху.
А мои близкие? Как они, наверное, радовались, когда полиция сообщила им о моем побеге. И опять они должны страдать.
Да, я совершил ошибку, и расплачиваюсь за нее сполна. И все же… Я ведь бежал не для того, чтобы способствовать размножению индейцев Южной Америки. Боже, ты обязан понять, что я должен вернуться в цивилизованное общество и доказать, что я способен быть его частью, не представляя для него никакой опасности.
Вода начинает прибывать и уже покрыла мои пятки. Я спрашиваю негра, сколько времени вода держится в камере.
— Это зависит от силы прилива. Час, самое большее — два.
Многие заключенные начинают кричать. Медленно, очень медленно поднимается вода. Негр и мулат прислонились к решетке. Их ноги в коридоре, а руками они схватились за прутья решетки. Я слышу, как в воде барахтается канализационная крыса величиной с кошку. Я хватаю туфель и в момент, когда крыса проплывает мимо меня, наношу ей удар по голове. Негр говорит мне: