Багровая книга. Погромы 1919-20 гг. на Украине.
Шрифт:
И понятно — было не до венца.
Но спасавшийся в нашем доме цадик позвал меня с невестой к себе и стал просить праздновать свадьбу в назначенный день, ибо это, по его словам, может повлиять на возобновление хороших отношений с властями, нахмурившимися за происшедший инцидент с невестой, и все еврейское население нас за это благословит. В такое кошмарное время неуверенности за свою жизнь в ближайшую минуту, теплые проникновенные слова седовласого старца-цадика, в кошмарной обстановке, среди задыхающихся от отсутствия воздуха и сна евреев, нам показались пророческими.
Мы
Не было только атамана; играл оркестр музыки.
Играли даже, по настоянию властей, похоронный марш
Праздновали нашу свадьбу всю ночь.
Но мне часто приходилось покидать гостей, — меня звали в город помогать:
…Шло беспрерывное избиение людей.
19. Врач
После освобождения района Брусилов-Жмеринка от петлюровских войск, я выехал с сослуживцами в этот район для оказания помощи пострадавшим от погромов. Каждый из нас получил по 50.000. В Жмеринке мы сконструировали секцию. Выяснив, что большой работы тут не предстоит, я поспешил на вокзал, чтобы отправиться в Вапнярку. В уезде были погромы, и я думал оказать возможную скорую помощь в освобожденных местах. Дальше Вапнярки, однако, проехать не удалось, потому что жмеринский путь был прерван. Просидев тут сутки, мы решили ехать в сторону Христиновки и просили прицепить нам вагон к первому поезду, который в эту сторону направится. Вечером шел поезд с сахаром для Москвы. К нему прицепили наш вагон. На первом полустанке поезд сделал остановку, чтобы выбросить 5 вагонов, у которых загорелись оси.
Был уже дан третий звонок.
Вдруг раздался залп по поезду.
Послышались крики:
— Сла-а-ва!
Показались петлюровцы.
Все стали выскакивать из вагонов и бежать, кто куда мог. Я побежал с некоторыми в лесок налево.
Потерял пенсне и ничего не видел.
Взял кого-то за руку и бежал вместе с ним.
У оврага в лесу мой спутник остановился и посоветовал лечь в овраг и спрятаться.
Мы легли в овраг.
Прислушивались.
Слышен был топот верховых, окрики стоящих на постах, скрип телег. Мы решили, что это, наверное, местные крестьяне-повстанцы напали на поезд с целью грабежа, — они ограбят всех оставшихся, уложат сахар на подводы и уведут, а мы сумеем тогда выбраться. Однако надо было остерегаться. Я стал выбирать все документы из левого кармана, они давно уже были рассортированы на всякий поганый случай. То же проделал и мой спутник. Печать Ревкома и браунинг я положил у корней двух деревьев. Сами мы тихонько отодвинулись от этого могущего нас скомпрометировать места. Были еще документы, которые могли меня выдать, — это оставшееся 40.000 рублей советских денег. Как быть с ними… бросить их тоже в лесу… закопать под каким-нибудь деревом. Так и не сумел я разрешить этот вопрос.
Послышался вблизи шелест.
Спутник мой решил, что это наши,
Зажгли спичку.
— Ну, добродию, вылезай.
Вылезли.
— Жид?
— Да я еврей, врач.
Вытаскиваю из первого кармана петлюровские документы, тоже давно собранные и заготовленные.
Предъявляю.
Зажигают свечку и читают бегло, просматривают документы.
А ты свои большевистские документы покажи.
Отвечаю:
У меня нет.
— Брехня!
— Хотя я их и имел, но они остались в вагоне, в шинели и в корзинке.
— Ну… пройдись вперед!
Эта команда мне не особенно понравилась.
Я решил лучше стоять.
Достаю еще документы от петлюровской прежней власти, свидетельствующие о том, что я не большевик, что я лоялен «по видношенню до Украины».
Они не удовлетворены.
Полезли сами в карманы и нашли пачку денег.
— Скильки гро-о-шей.
Объясняю им, что тут 20.000.
— Ну тебе столько не нужно. Мы возьмем 10.000, но гляди никому ничего не говори.
И сейчас же сказали моему спутнику:
— Ну, а ты можешь идти себе куда хочешь.
Сами отсчитали себе 10.000.
Остальные возвратили мне.
Привели на вокзал.
У стола сидят два офицера, кругом казаки с винтовками и без винтовок. Просматривают документы арестованных.
Дошла очередь до меня.
Подвели к столу.
У стола стоит высокий с зверским лицом гайдамак, в широких шароварах и с хвостом на голове. Начинает раздевать самым варварским образом. Сорвал с такой силой френч, что порвал подкладку и оторвал рукав рубашки. Пробую протестовать, ссылаясь на гаагскую конвенцию, на кодексы о пленных врачах. Гайдамак становится еще более свирепым.
Стаскивает сапоги.
Оттуда выпадает что то завернутое в бумагу.
— Ось дэ його документы!
Разворачивают.
Это 1000 билеты, запрятанные мною в сапог.
— Гроши нам не потрибны, — с видом пренебрежения говорит полковник, сидящий у стола.
Просматривают документы.
Ничего подозрительного не нашли, — думают только, что документы подложные. С трудом верится им, что я врач и документы мои. Говорят, что врач им очень нужен, что у них много больных. Мой допрос был прерван заявлением двух казаков, нашедших нас в лесу, и теперь вернувшихся с заявлением:
— Наш атаман прыказав «добродия ликаря» повесты до нього.
Приказывают мне одеться, возвращают все документы и деньги.
Ведут к атаману в село Кирнасовку.
Прошли шагов 100–200.
Останавливаются и спрашивают:
— Дэ ваши большевитски документы, добродию.
Спрашивают обидно. Молчу.
Одни вытаскивают из кармана документы и показывают мне документы мои. Тут же и печать Ревкома.
— Теперь можем вас застрелить и нам ничего не будет.
Спрашивают сколько у меня еще денег.
— Дайте все деньги, а себе оставьте 10.000, тогда документы не покажем атаману!
Долго шел спор между нами.