Багровый грех

Coder Alex

Аларик наклонился вперед, его взгляд был напряженным, непоколебимым. «Ты отвечал за управление расписанием губернатора, его перепиской, его ежедневными делами. Расскажи мне, Люциус, что ты видел? Что ты слышал? Что ты знаешь о событиях, приведших к смерти губернатора? Расскажи мне все и не думай скрывать от меня никаких подробностей, какими бы мелкими они ни были. Я узнаю, если ты солжешь». Именно эта последняя фраза так нервировала большинство доставленных на допрос. В конце концов, Священник-следователь, как говорили, мог отличать ложь от правды, почти экстрасенсорная способность, которая вселяла страх в большинство. Это, наряду с их полномочиями, полученными непосредственно от самого Императора, делало задачи Священника-следователя намного проще, в некотором смысле.

Допросы продолжались часами, каждый член персонала Торна представал перед Алариком, чтобы предстать перед его пристальным вниманием,

каждое интервью, казалось бы, не давало ничего ценного, кроме добавления имен потенциальных лиц, связанных с Торном и, возможно, вовлеченных в его дела и, в конечном счете, в его кончину. Один за другим их проводили через комнату: измученный главный администратор, стоический личный охранник, нервный камердинер, высокомерный повар и множество других, которые служили в доме Торна, выполняя множество задач, которые поддерживали дом Торна и его повседневную деятельность, работая эффективно. Их допрашивали по их движения внутри Шпиля, их собственные ежедневные задачи и о Торне, их работодателе, и о том, что они могли видеть или слышать до его смерти. Они не могли скрыть своего презрения к Торну несмотря на то, что он был верным слугой Императора и был назначен Им, чтобы руководить этим городом и этим миром. Их реакции могли оказаться решающими и мог помочь в определении того, где именно распространилась эта гниль и на кого, не только в Шпиле, но, возможно, и в мире и Улье в целом. Аларику нужно было определить всех тех из персонала, кто мог бы привести его ближе к убийцам Торна, а затем, как он надеялся, и дальше, к тем, кто несет ответственность за развращение этого мира.

Каждое интервью было тщательно спланированным танцем наблюдения, прощупывания вопросов и тонкого запугивания, призванным отделить правду от лжи. Аларик следил за явными признаками обмана: дрожь в голосе, нервный тик, капля пота на лбу, малейшее движение глаз, нерешительность в ответе. Он слушал не только их слова, но и молчание между ними, невысказанные тревоги, скрытые страхи. Он искал любые несоответствия, любые трещины в их историях, какими бы маленькими они ни были. В конце концов, они часто представляли собой самые большие слабости и могли привести к дальнейшим возможностям для допросов, для применения давления и, в конечном итоге, к раскрытию истины.

Аурелия, присутствовавшая во время каждого интервью, молча стояла в углу комнаты, ее присутствие было ощутимым напоминанием о психических силах, имеющихся в распоряжении Аларика, а также о тех, которыми она сама обладала как санкционированный неолурк. Ее глаза, закрытые в сосредоточении, были сосредоточены на психических отголосках каждого человека, ощущая их скрытые эмоции, их невысказанные страхи, выискивая тех, кто пал от хищничества Варпа, тех, кто был соучастником этого растущего заговора, еще одно доказательство, если оно было необходимо, что «Хор» Кси'ф'елла был реален, что его щупальца действительно проникли в этот Мегаполис, если не в этот мир, и стремились распространиться.

Каст, всегда бдительный, наблюдал за происходящим из-за одностороннего зеркала, его рука никогда не отрывалась от его оружия. Его знания протоколов безопасности Шпиля, его персонала и сложной сети отношений внутри его стен, основанные на годах как солдата и наблюдательного члена его сил безопасности, оказались бесценными. Он дал представление о людях, которых допрашивали, их репутации, их связях, их потенциальных мотивах. Каст прожил свою жизнь на Кузняграде, служа этому Улью, и сделал бы все, чтобы защитить его от тех, кто пытался причинить ему вред, даже если это означало предать других членов СПО, которые отпали от света Императора.

По мере того, как день клонился к вечеру, начала проявляться тревожная картина. Под внешним видом имперского благопристойности, под позолоченной поверхностью вежливого общества, за позолоченной клеткой, в которой жили эти люди, гнила паутина секретов и лжи, становясь больше с каждым мгновением. Казалось, каждый член персонала Торна что-то скрывал. Какой-то тайный стыд, какой-то скрытый порок, какой-то поступок, который они хотели скрыть от взора Императора, какие-то амбиции или личные недостатки, все, что можно было бы использовать, чтобы манипулировать ими или контролировать их, принуждать их к актам мятежа, ереси. Именно такое давление так часто позволяло тем, кто служил Губительным Силам, вторгаться в миры Империи, пытаясь отвратить его граждан от их истинной цели.

Один говорил о тихих спорах в кабинете губернатора, жарких дискуссиях за закрытыми дверями, которые всегда заканчивались тем, что Торн резко отстранял тех, кто был в его присутствии, предполагая, что он, по крайней мере, подозревал, что находится в большой опасности. Другой шептал о тайных встречах глубокой ночью, о фигурах, закутанных

и скрытых от глаз, которых видели входящими и выходящими из Шпиля под покровом темноты, использующими какую-то скрытую точку доступа или какой-то давно забытый проход, чтобы беспрепятственно попасть на высшие уровни власти в Улье. Еще одна говорила о странных символах, мельком увиденных на личных вещах Губернатора, символах, значение которых она не могла или не хотела делиться, хотя она явно знала больше, и присутствие которых в Шпиле глубоко беспокоило ее, хотя, в конечном счете, она казалась слишком напуганной, чтобы сказать больше, из-за страха, возможно, какой-то мести. Многие другие рассказывали о все более странном поведении Торна в недели, предшествовавшие его смерти, о его растущей паранойе и его одержимости безопасностью, намекая Аларику, что он знал, что находится в опасности, даже если он казался бессильным предотвратить то, что должно было произойти. Это была собственная вина Торна, его еретические отношения с темными силами, которые привели к его нынешнему положению. Это также означало, что не было никого, кого можно было бы по-настоящему обвинить, не в самой коррупции, и не в его кончине, а только покойного Губернатора, человека, назначенного Самим Императором, чтобы исполнить Его волю в этом мире. Падение Торна было абсолютным.

«Они все, по-своему, соучастники», – заметила Аурелия, ее голос был обеспокоенным после одного особенно изнурительного интервью, ее глаза, когда она открылась, уставились в какую-то невидимую даль, видя то, чего никто другой в комнате не мог видеть. Это была сила, которая спасла и прокляла бесчисленное количество душ по всей галактике. Та, которая все еще могла помочь Аларику выполняя свою задачу здесь. «Они, возможно, и не подняли руку на губернатора сами, но их молчание, их бездействие, их готовность смотреть в другую сторону делают их виновными. Они позволили этому случиться. Они знали и ничего не сделали. Внутри каждого из них есть тьма. Я чувствую это. Они все чувствуют себя запятнанными этим, хотя они явно ничего не знали о кинжале или более еретических наклонностях Торна. Это, по крайней мере, не было бы разделено, даже с самыми близкими Торну». Именно эти наклонности, это еретическое влияние, скорее всего, пронизывали каждый аспект существования Торна, его дом, его ближайших доверенных лиц и, конечно же, членов его персонала. Это потребовало бы большой осторожности со стороны Аларика. Это было то, с чем нужно было обращаться деликатно, но со всей силой воли Императора за этим. «Они соучастники своим бездействием, своим бездействием перед лицом этого растущего зла. Возможно, даже активно участвуя в его распространении, даже непреднамеренно».

«Страх», – пробормотал Аларик, устремив взгляд на радио-рекордер, его разум перебирал все, что он узнал, складывая информацию, как кусочки пазла, в более крупную картину, пытаясь понять ее значение, где эти кусочки лучше всего подходят. «Они боятся, боятся за себя и боятся того, что они могли бы сделать. Страх заставляет людей совершать ужасные вещи. Он заставляет их закрывать глаза на несправедливость, на коррупцию, на ересь». Он сделал паузу, его глаза сузились. «Или, возможно, – добавил он, его голос стал жестче, – это что-то большее. Возможно, их страх оправдан. Возможно, они знают, что на самом деле случилось с Торном. Возможно, они знают, кто несет ответственность, и просто слишком боятся поделиться этим. Они были свидетелями его действий, они, возможно, видели его взаимодействие с этим «Хором», но слишком трусливы, чтобы высказаться, слишком напуганы, чтобы противостоять ему». Так часто, бывало, с Хаосом. Он манипулировал посредством страха, настраивая даже самых преданных граждан против тех, кого они должны были защищать, используя это, чтобы контролировать и уничтожать тех, кто выступал против него. «Они знали», – сказал Аларик, когда он начал мерить шагами комнату, взад и вперед, прорабатывая информацию в своем уме. «Они знали, что что-то не так, но ничего не делали».

На протяжении всех допросов присутствие лорда-Генерала Вейн было постоянным источником напряжения. Она настаивала на том, чтобы наблюдать за процессом, якобы для того, чтобы убедиться, что все проводится в соответствии с надлежащими правовыми протоколами, а также чтобы ограничить доступ Аларика к Шпилю, используя свое присутствие и власть, какими бы они ни были, чтобы ограничить его, чтобы ее сотрудники присутствовали с ним все время, тем самым надеясь помешать любому расследованию или ограничить его свободу передвижения, как она считала нужным. Это была очевидная попытка с ее стороны запугать и контролировать, даже если в конечном итоге это было бы неэффективно. Вейн не смогла бы надолго остановить Аларика. Однако это добавило бы времени и сложности его расследованию. Это было, в конечном счете, раздражение.