Багульник
Шрифт:
Июль - лета макушка!
Когда Николай вернулся из тайги, Клава, не дождавшись, пока он снимет пахнущий лесной свежестью брезентовый плащ, сообщила мужу, как о величайшем несчастье, что она, по всей вероятности, беременна. Николай сперва не поверил, когда же заметил на ее накрашенных ресницах слезы, схватил жену, закружился с ней по комнате и, не давая опомниться, принялся целовать ее в губы, в щеки, в лоб, в глаза. Клава, с трудом вырвавшись из его объятий, испуганно отбежала:
– Дурак! Нашел чему радоваться!
– А ты разве не рада, Клавушка?
Вместо ответа
– Не смей сюда заходить! И вообще, я сама знаю, что мне делать. Поеду к Оле!
– Правильно, поезжай! Оля сама в таком положении и сможет дать тебе нужные советы.
– Какие советы?
– будто не понимая, воскликнула Клава и решительно заявила: - Я не хочу рожать...
– Клавушка, но это противоестественно! Я уверен, когда у нас будет ребенок, ты станешь совсем другой.
– Какой я, по-твоему, стану?
– Начнутся заботы о ребенке...
– Еще не хватало мне приковать себя к кухне и пеленкам!
– Но ведь это счастье, дорогая моя, иметь ребенка. Я думаю, что во всем свете не найдется женщины, которая не мечтала бы об этом...
– Откуда тебе это знать!
– Она брезгливо поморщилась.
– Чего же ты хочешь?
– спросил он.
– Я попрошу Олю сделать мне аборт.
У Николая кровь хлынула к лицу. С трудом сдерживая себя, он предупредил:
– Если только я узнаю об этом...
Она глянула на мужа испуганно, но с вызовом:
– Что будет, если ты узнаешь?
– Тогда пеняй на себя!..
Она сказала уже мягче:
– Что ты понимаешь в этих делах! А если мне нельзя рожать, что тогда? Если я от природы такая, что мне нельзя? Тоже мне доктор-гинеколог нашелся!
– Ты совершенно здорова. А что у тебя от природы - я тоже знаю.
– Что? Что?
Он покрутил пальцем около виска:
– Дурь, вот что!
– Я уеду в Ленинград! К мамочке!
– вдруг сказала Клава довольно решительно.
– Нет, ты поедешь сперва к Ольге! Я верю ей, она замечательный врач. Как Ольга скажет, так и будет!
– Новое дело!
– опять вспылила Клава.
– Вот теперь я тебе скажу все... С моей стороны даже глупо и нечестно, что я до сих пор молчала. Я думала, что у тебя есть хоть капля ума, чтобы самому обо всем догадаться... Но ты без сердца и нервов... К тому же еще и эгоист! Мы уже скоро два года торчим в этой медвежьей берлоге, и ты ни разу не подумал о будущем... Допустим, ты обо мне не хочешь подумать. Не надо! Я сама подумаю! Но лично о себе! Другие люди мечтают, стремятся к чему-то большому, лучшему, а ты...
– Ах, как тебе следовало бы поучиться у Оли! Неужели ты не видела, с какой радостью она ждет ребенка...
Клава перебила:
– Ольга собирается вековать в своем Агуре. А я - нет!
– Ольга собирается вековать!..
– иронически повторил Николай.
– Можно подумать, что Ольга хуже тебя... Да знаешь ли ты, Клавдия Васильевна Торопова, что тебе до Ольги, как от земли до неба! Был ли у нее хоть один спокойный день? Даже теперь, в ее положении, она то и дело мотается по участку! Она только внешне спокойна, а что у нее внутри, в душе? Можно только догадаться, что там у нее... Помнишь, когда мы приехали
– А ты не увивался за Горевой? Новое дело, мне даже нельзя сидеть за столом с другим мужчиной! О господи ты боже мой!
– воздев очи горе, воскликнула Клава.
– Я расту! Мой муж - ревнивец! Тогда я беру свои слова обратно. Нет, ты больше не битюг! Ты настоящий рыцарь! Короче, я сама знаю, что мне делать.
Николай подавил в себе ярость и с усилием произнес:
– Вот что, Клава, если я узнаю, что ты убила моего ребенка, я тебе этого никогда не прощу...
Клава съездила в Агур, провела там два дня и вернулась домой мрачная. Николай, зная, что жена не скажет ему всей правды, решил лично встретиться с Ольгой и все подробно узнать. Сказав Клаве, что едет на Бидями, он с полдороги велел шоферу свернуть в Агур. Хотя был уже поздний вечер, в доме под Орлиной сопкой он никого не застал. Юрий, видимо, был в отъезде, а Ольга - в больнице. И Медведев пошел туда. Он застал Ургалову в дежурной комнате, где она при свете керосиновой лампы что-то выписывала из книги в тетрадь.
– Здравствуйте, доктор!
– сказал Медведев, подойдя к раскрытому окну.
Ольга вздрогнула, но, увидев Николая, перегнулась через подоконник и протянула Медведеву руки. Он взял их, нежно поцеловал.
– Что, трудимся?
Она засмеялась:
– Думаю, обобщаю, записываю! Аркадий Осипович, когда звонит мне, именно с этого и начинает: "Что, девочка моя, думаешь, обобщаешь, записываешь?" Тут я получила из города несколько статистических справочников, вот и сижу над ними, пока в больнице спокойно.
Когда Медведев вошел в помещение, Ольга спросила:
– Вы, Николай, по пути или специально?
– И по пути, и специально, - грустно улыбнувшись, ответил он.
– Вы, наверно, голодны?
Он провел ребром ладони по горлу:
– По самый край сыт, Оля...
– Что, опять война?
– Великая...
– невесело засмеялся Медведев и стал закуривать.
Ольга тоже потянулась за папиросой.
– Юра запрещает мне, а я тайком от него иногда и закурю.
– Ну ничего, со мной можно. Кстати, где он?
– Уехал с новым директором леспромхоза.
– Кто он, этот новый?
– Харитон Федорович Буров. Его привез сюда Щеглов. Третьего дня они у нас ночевали. Щеглов уехал обратно в Турнин, а Юрий с новым директором отправились в тайгу.
Николай с нескрываемым интересом поглядывал на Ольгу, словно искал в ней какие-то перемены. Он отметил про себя, что лицо ее немного вытянулось, стало бледноватым, а под глазами появились синие жилочки. В движениях Ольги исчезла прежняя живость, они стали неторопливыми, как бы расчетливыми.