Багульник
Шрифт:
– Ну вот, так я и знала. Ты меня уже второй раз называешь эгоисткой.
– Неужели второй?
– засмеялся Юрий и хотел обнять ее, но она обиженно отстранилась.
– Что с тобой?
– Юра, это правда, что мне говорил Харитон Федорович?
Он сделал вид, что не понял, и хотел было взять со стола папиросу, но Ольга остановила его.
– Что это значит, Оля?
– Мне Буров говорил, что ты отказался подписать новый договор...
– Ах, вот ты о чем!
– он пробовал улыбнуться, но улыбка получилась у него фальшивой.
– Это же чистая формальность.
– Но ты отказался? Правда?
–
– Почему же ты не советуешься?
– А ты уже подписала?
– Разумеется, - твердо сказала Ольга, решив испытать его.
– Вот видишь, даже не посоветовавшись с мужем!
– Он закурил, прошелся по комнате и, вернувшись к столу, сказал: - По-моему, настало время подумать, как будем жить дальше. Мы с тобой честно отработали в Агуре сверх положенного, с большим избытком, строго следуя букве закона, как говорится, так что никто ни в чем упрекнуть не сможет. Теперь нам приходится думать не только о себе, но и о будущем дочери. Впрочем, то, что ты продлила договор на новый срок, не имеет никакого значения. Я как-никак глава семьи, и решающее слово - за мной.
– Юра! Что ты задумал?
– Оля, теперь поедем в отпуск. Узнаем, какая в Ленинграде ситуация. Кроме того, ты столько раз говорила, что беспокоишься о маме...
Она промолчала, по лицу ее пробежала нервная дрожь. Потом она тихо, но достаточно твердо сказала:
– Юра, я отсюда не уеду!
Он сделал над собой усилие, чтобы промолчать.
– Я чувствую, ты хочешь поставить меня перед свершившимся фактом! сказала Ольга прежним голосом.
– И это, Юра, нечестно с твоей стороны!
– Ну вот и посоветовались! У других между супругами существует единство, а у нас, Олечка, что-то не так...
– Я в последнее время сердцем чувствовала, что ты неискренен, что ты что-то скрываешь от меня. Но ты, Юра, удивительно последователен.
– В чем же я последователен?
– Помнишь, когда мы еще не были мужем и женой, ты довольно часто употреблял слово "отработать". И вот опять...
– Хорошо, если тебе не нравится слово "отработать", пожалуйста, я его больше не буду произносить. Мы честно "поработали", и пора подумать, как быть дальше. Потом, я не формалист. Дело не в этой филькиной грамоте! Подумаешь, договор!
– Конечно, дело это добровольное. Но ты должен посчитаться и со мной! Что же мне, бросить мою работу на середине?..
– Зря ты заранее волнуешься! Съездим в отпуск, а там видно будет... Ничего лучшего не найдем, вернемся в Агур.
Ольга закрыла лицо руками и заплакала.
– Оказывается, и у каменных хирургов глаза на мокром месте, - сказал он с иронией.
– Успокойся, сюда идет Алеша.
Ольга быстро вытерла глаза, схватила полотенце и подбежала к рукомойнику.
Вошел Алексей Берестов - выше среднего роста, широкоплечий, с очень развитыми мускулистыми руками, покрытыми бронзовым загаром. Его открытое энергичное лицо с некрупными, глубоко сидящими черными глазами спокойно улыбалось.
– А наша Клавушка где?
– спросил он, переводя взгляд с Юрия на Ольгу.
– Она с Матреной Тимофеевной в лесу, цветы собирают, - ответил Юрий.
– Вы за мной, Алексей Константинович?
– спросила Ольга.
–
– Какая у Кольки температура?
– Все еще держится.
– Пусть еще несколько дней побудет в больнице.
– Хорошо, Ольга Игнатьевна, - сказал Берестов и обратился к Юрию: - А я сегодня с добычей. Поднялся чуть свет, сходил на протоку и за какой-нибудь час полтора десятка форелей поймал.
Ольга ласковыми глазами посмотрела на Берестова. Он перехватил ее взгляд.
– Будем варить уху?
– спросил он.
– Обязательно!
– сказала Ольга.
Берестов оживился:
– Понятно, что рыба по суху не ходит...
– Это уж как принято, - усмехнулся Юрий, довольный, что к Ольге вернулось хорошее настроение.
С гулянья пришла Клавочка. Пухленькая, белокурая, с большими, как у Ольги, глазами, она вбежала в комнату с охапкой багульника. Платье у девочки вымокло от росы, но она, казалось, не чувствовала этого и была счастлива, что атана, то есть бабушка, обещала сплести из этих цветов новый венок Катьке Юрьевне - так называла Клавочка свою большую скуластую куклу, обряженную в орочский национальный костюм.
– Верно, атана, сплетешь венок?
– спросила девочка седую горбатую орочку, которая стояла на пороге с дымящейся трубкой в зубах.
– Айя-кули, хитэ!*
_______________
* Хорошо, дитя мое!
Это и была Матрена Тимофеевна, безродная орочка, жившая по соседству. Чуть ли не со дня рождения Клавочки старушка помогала Полозовым по хозяйству; когда Ольга уходила в больницу, Матрена Тимофеевна оставалась с ребенком. Она привязалась к Клавочке, научила ее орочским словам, и Клавочка, к изумлению родителей, просыпаясь по утрам, кричала сперва матери: "Эня, сородэ!" - потом отцу: "Ама, сородэ!" - что означало: "Мама, здравствуй, папа, здравствуй!" Третьим неразлучным существом в компании Клавочки был огромный вислоухий пес по кличке Хуво - вожак из упряжки Евлампия Петровича.
Пес был занят только зимой, а все остальное время года бродил около Орлиной сопки, ожидая, когда ему выплеснут остатки какой-нибудь еды.
Однажды Клавочка сжалилась над бедной собакой, приласкала ее, накормила досыта, и с тех пор они стали неразлучны. Частенько Ольга со страхом смотрела, как Клавочка возится с собакой - садится на нее верхом, опрокидывает, подминает под себя, волочит за хвост, а Хуво только повизгивает добродушно.
– Клава, перестань возиться, он укусит тебя!
– кричала в окно Ольга, на что девочка, заливаясь смехом, отвечала:
– Если укусит, я ему хлеба не дам!
– Ну смотри, озорница! Потом придется тебе уколы делать.
– Твои уколы небольные!
– говорила Клавочка.
– А мои больные...
– Кому ты делала уколы?
– Катьке Юрьевне, - серьезно сказала Клавочка.
– Вчера ее Хуво за носик укусил... Я Катьке уколола цепротып!
Ольга не удержалась от смеха:
– Стрептоцид?
– Нет, це-про-тып!
– упрямо повторила Клавочка.
И Ольга решила занести "цепротып" в тетрадку, куда уже записала многие другие слова из Клавочкиной речи, вроде "ресики" - листики, "пузики" - пуговки и т. д.