Балапан, или Как исчез из России один народ

Ekgardt Victor

– Наверно, утоп, – доложил сержант Радкакаша лейтенанту Нечипуренко, начальнику конвоя.

– Что значит «наверно», мать вашу?..

– Так точно, утоп, ни разу так и не вынырнул, наверно, я его зацепил.

– Опять «наверно», как докладаешь, сукин сын…

– Так точно, подстрелил…

На этом дебаты были закончены и досадный инцидент исчерпан, но не так чтоб совсем без последствий.

Безымянный разъезд

До берега оказалось дальше, чем предполагал Роберт. Вон он виднеется темной громадой, но все время удаляется. Роберт замерз, но отчаянно греб к берегу. «Лишь бы судорги не схватили…» – подумал он, работая руками и ногами. Остатки одежды тянули его на дно. Башмаки он уже скинул и продолжал

неистово бороться за жизнь. Проплывающая мимо коряга, за которую он ухватился, как за спасительную соломинку, дала ему кое-какую передышку, но к берегу не приблизила. Оставаться при ней означало вконец замерзнуть, и он отважно отцепился и продолжил неистово работать ногами и руками, стремясь к берегу, который приближался чересчур медленно. Наконец, ноги его почувствовали дно, и он выбрался на берег и лег на песок, чтобы отдышаться. Но долго отдыхать не пришлось. На него напал такой озноб, что, как говорится, зуб на зуб не попадал. Он поднялся и сначала побрел, потом побежал и бежал до тех пор, пока не выбился из сил, но немного согрелся. Трясучка совсем не прошла, его то и дело пробивал озноб, но уже не так ломило кости. Его силы были на исходе, так хотелось спать, но холод гнал дальше. Начало сереть. Спустя целую вечность показалось ласковое солнышко. Одежда на мальчике немного подсохла.

Он увидел вдали скирду и направился к ней. Устроился поудобней в соломе и мгновенно уснул. Проснулся, когда солнце клонилось к закату.

Во рту Роберта пересохло, и он с трудом мог оторвать язык от неба. Губы обветрились, потрескались и стали какими-то неуправляемыми. Если бы ему пришлось разговаривать, вряд ли он смог бы выдать что-нибудь членораздельное. Как и велел ему отец, он двигался вверх по течению Волги, стараясь не удаляться от ее русла.

Он спустился к реке и утолил жажду прямо из реки. Вода пахла рыбой, но свое дело сделала. Теперь Роберт почувствовал голод. Пока еще не стемнело, он огляделся и увидел вдали не то хутор, не то деревушку, а затем осторожно направился туда. Он опасался встречи с людьми, помня наказ отца не разговаривать, чтобы не выдать себя своим ломаным русским. Еще больше он опасался встречи с собаками.

Между тем совсем стемнело. Роберт забрался в огород, разжился парой помидоров. На улице стояла печка, от которой исходило приятное тепло. На скамейке рядом лежал коробок спичек. Роберт обрадовался находке и сунул ее в карман штанов. Выдернул куст картошки и собрал с него картофелины, спрятав их за пазуху. Где-то по соседству, учуяв его своим чутким нюхом, залаяли собаки. Он поспешно удалился от хутора на пару километров.

Нашел укромную ложбину, где и развел костерок из собранного сухого валежника. От тепла огня и в предвкушении сытного ужина жить стало веселее. Основательно подкрепившись, сунув в карманы оставшиеся печеные картофелины, мальчик Роберт двинулся дальше. Он решил, что ночами будет идти по заданному отцом маршруту, вверх по течению Волги, до тех пор пока не упрется в упомянутую железную дорогу. А днями будет отдыхать в каком-нибудь стогу сена или брошенном сарае. Благо ночи стояли звездные и лунные и было достаточно светло, чтобы двигаться дальше, а днем можно было спать, не дрожа от холода.

Во вторую ночь Роберт заприметил в одном огороде пугало и стянул с него длинное дырявое пальто, без одного рукава. Это стало служить ему и одеждой, и одеялом, и матрацем одновременно.

Ему попадались по пути притоки, которые заставляли его отворачивать от главного русла Волги. Но когда он понимал это, то пересекал вплавь их болотистые поймы, кишащие разными лягушками, змеями, пиявками и прочей живностью.

В одном из огородов он обнаружил удочку, висевшую под крышей сарая, снял с нее леску с крючком и с их помощью ловил рыбу. Порою получалось даже делать запас впрок.

Волга задавала Роберту маршрут, но из-за многочисленных рукавов и притоков он все-таки блуждал.

На пятую ночь своего путешествия Роберт наткнулся на вожделенную железную дорогу. Произошло это неожиданно, в самом начале ночи, хотя он был настроен вновь идти до наступления утра. Он опешил –

надо было поворачивать на 90 градусов, а в какую сторону – он не знал. Решил дождаться утра и по солнцу сориентироваться. Хотел было поспать остаток ночи, но сон не шел. Одолевали мысли о родных – что с отцом, где искать мать, сестер и братьев, вообще кого-нибудь из своих! Повстречать бы сейчас хотя бы одного знакомого, так хотелось поговорить, поделиться наболевшим! Роберт молчал все это время, после последнего разговора с отцом не проронил ни единого слова. Так незаметно для себя он входил в роль глухонемого.

Он отошел вглубь леска и в небольшом овражке развел огонь. Приготовил нехитрый ужин, состоящий из печеной картошки и рыбы. Соли он не раздобыл, приходилось все проглатывать несоленым, но он быстро привык к такому вкусу, да и когда голод не тетка, все очень вкусно…

По железной дороге один за другим шли поезда, с большими и малыми интервалами времени, все больше в одном направлении. Так во бдении он и провел ночь, пригревшись около костра. Сон сморил его к самому утру. А когда проснулся, солнце уже поднялось довольно высоко и ласково грело.

Место было пустынное. Роберт пошел по шпалам в сторону солнца, на восток. Когда он слышал звук приближающегося поезда, то пережидал в придорожной лесопосадке. Шел он долго, пока не набрел на один затерянный в степи разъезд.

От реки он удалился уже на значительное расстояние, запаса воды с собой не было, и ему очень хотелось пить. На разъезде строений было всего два – небольшой домик стрелочника с пристроенными к нему сзади сарайчиками, из которых мычало и хрюкало, и поодаль отслуживший свой век семафор. Железнодорожных путей тоже было два, и там, где от главного пути отделялся запасной, была стрелка, и где снова возвращался – еще одна. Неподалеку от домика стояла колонка – ручная помпа для извлечения воды из недр земли. Роберт подошел к ней, пару раз качнул – и побежала вода. Он наклонился и стал жадно пить. В это время к нему неслышно подошел обходчик – крепкий коренастый старик с пышными седыми усами:

– Откуда ты тут взялся, малец? – спросил он, удивленно и обрадованно.

Роберт опешил от неожиданности и издал в ответ нечленораздельный звук, что-то среднее между «у» и «ы».

– Ты что, глухонемой?

Роберт издал тот же звук, кивая головой и показывая в область рта.

– Понятно, – сказал старик, слегка раздосадованный тем, что малец не может быть полноценным собеседником. – Ну пойдем в дом…

Он положил ему руку на плечо и привел домой. Там хлопотала по хозяйству его жена. Увидев гостя в окно, она обрадовалась такому «нежданчику». Однако порасспросить Роберта что, да откуда особо не удалось и ей.

В печи горел огонь, на плите стояло цинковое ведро с водой. Хозяйка налила воды в таз и, несмотря на отчаянное и вместе с тем легкое сопротивление гостя, стянула с него все его жалкое тряпье, с которым он очень не хотел расставаться, и кинула все это в печь. Роберт проводил взглядом в последний путь свою одежду – тряпки сначала задымились, но тяга в печи была хороша, и дым весь уходил в трубу; потом все вспыхнуло разом и быстро сгорело. Он остался совсем нагишом. После водных процедур с хозяйственным мылом, которое жгло глаза, Роберт получил большое полотенце, в которое укутался и придвинулся поближе к печи.

– Да ты оказывается вон какой рыжий, – изумилась хозяйка, увидев Роберта в первозданном виде.

Она поставила на стол чугунок, настолько вкусно пахнущий, что у Роберта сводило челюсти. Ему пришла на ум немецкая поговорка: «Mir l"auft das Wasser im Mund zusammen» [6] .

Наконец, она усадила Роберта на скамью за стол и налила ему огромную чашку щей, щедро сдобренных сметаной. Со щами он справился быстро. Было настолько вкусно, что вряд ли эту вкуснятину можно было перестать хотеть есть когда-нибудь. Но хозяйка сказала:

6

Слюнки потекли, на слюну пробило (поговорка).