Балаустион
Шрифт:
Молодые люди молчали. Поведение девицы лишало их всякого морального права на оправдания. Леонтиск злобно глянул на Аркесила и почувствовал некоторое облегчение, видя, что уши товарища пылают, как раскаленные угли. «Будет тебе урок, герой ты наш!» – мстительно подумал сын стратега, стараясь пропускать мимо ушей сыпавшуюся на их головы брань стратега-полемарха. Это было нелегко, потому что тот очень старался.
– И если уж решили начистить рожу римлянам, – дело благое, хоть и не вовремя, – так стояли бы до конца, как подобает воинам и мужам. А то ведь сбежали, как зайцы, как подлые мерзкие крысы! Тьфу, чему вас в агеле учили
Энергичное словоизлияние старого вояки прервало появление царевича Пирра. Холодно глянув на троицу, понуро склонившую головы, сын Павсания обратился к полемарху:
– Какие новости, дядя Брахилл?
– Дурные. Тебя ждут очередные неприятности из-за тупости этих мудозвонов, – старик пренебрежительно махнул рукой в сторону провинившихся друзей.
– Это я уже слышал, – с досадой прервал его царевич. – Меня интересует происходящее на переговорах.
– Хм, – Брахилл недовольно посмотрел на него. – На переговорах сегодня тоже скандал. Фебид, старый пес, словно с цепи сорвался. Набросился на гостей, чуть не покусал. Так и хотелось встать и зааплодировать…
– Да? – поднял густые брови Пирр. – И какая причина вызвала столь буйное поведение нашего старшего эфора?
Стратег Брахилл откровенно ухмыльнулся.
– Консул Нобилиор, облезлая образина, попытался ускорить переговоры. Хе, клянусь мечом Ареса, сегодня у римлян неудачный день…
– Что он себе позволяет, этот плюгавый эфор? – сухой голос македонянина Лисистрата дрожал от ярости. – Сказать такое в лицо римскому сенатору, представителю великой Республики!
Анталкид, старавшийся угнаться за широким шагом македонянина, решил воздержаться от замечаний. Хотя бы из солидарности, ведь речь шла о таком же эфоре, как он сам. Унижать высшую спартанскую магистратуру дважды было бы слишком неприятно, а один раз это волей-неволей придется сделать в предстоящем разговоре с римлянином.
– Боги, какое варварское неуважение, какое свинское нарушение политеса! Македонский двор придет в негодование, когда я сообщу домой об этом инциденте! – продолжал возмущаться Лисистрат.
Они шли по направлению к покоям римлянина по одной из крытых галерей Персики. Левая сторона коридора состояла из полуколонн и узких оконных проемов, правая была расцвечена вечерне-розовыми проекциями этих окон на стену. С фресок, покрывающих потолок, ехидно скалили зубы силены и сатиры. Лежащий против потолка чистый, без единой соринки, ковер и вел себя противоположно потолку, послушно струясь под ноги, мягко глуша звук торопливых шагов.
Хмурый преторианец, стоявший у дверей в покои римлянина, без слов пропустил их внутрь, видимо, предупрежденный о визите. С обычным восхищением миновав знакомую прихожую, Анталкид вслед за македонцем вошел в приемную консула.
Нобилиор, одетый в строгую римскую тогу, властно указал им на стулья.
– Садитесь, – голос консула не предвещал любезного разговора.
Лисистрат и Анталкид послушно сели. Эфор приготовился принять на себя недовольство высокого гостя, хотя и не понимал, в чем лично он виноват. В комнате чувствовался густой запах благовоний. Вероятно, до их появления римлянин отправлял какой-то религиозный ритуал. Анталкид заметил свет, пробивающийся
– Итак, господа, я хочу выслушать ваши мнения по поводу сегодняшнего происшествия на переговорах, – речь римлянина звучала еще более неторопливо, чем обычно. По бугристому, одутловатому лицу Фульвия невозможно было судить о его душевном состоянии.
– Этот эфор – сумасшедший! – с готовностью воскликнул македонец. – Тебе не следует, господин консул, принимать всерьез тот бред, что он высказывал.
– «Ахейцы и лакедемоняне – свободные народы, и мы желаем заключить наш договор без постороннего давления», так, если я правильно запомнил, – желчно процитировал римлянин.
«И еще кое-что насчет иноземцев, по непонятным причинам лезущим не в свое дело», – добавил про себя Анталкид.
– Чудовищная грубость! – Лисистрат скосил глаза на спартанца.
– И ужасная глупость, – опомнившись, подхватил эфор. – Это ж надо такое придумать!
– И тем не менее это было произнесено, – покачав большой головой, констатировал консуляр. – И, скажем прямо, далеко не все спартанцы возмутились этому заявлению…
– Совершенно верно, – ехидно пропел Лисистрат. – Некоторые очень подозрительно молчали.
– Неблагодарные негодяи! – со вздохом произнес приговор Анталкид и развел руками. – Но, хочу заметить, господин Фульвий, что большинство присутствующих спартанцев как раз осудили речь эфора Фебида.
– Однако прецедент противостояния создан. Как ты думаешь, господин Анталкид, что толкнуло главу эфорской коллегии на такой шаг?
«Да кто знает, какой клоп его в задницу укусил, дурного старого козла?» – с досадой подумал Анталкид. Полный эфор вдруг понял – римлянин почти жалеет, что затеял этот разговор о необходимости форсирования вопроса по морским базам. Ему следовало дать событиям идти своим чередом, но желание как можно скорее перейти к главной теме все испортило. Целый день переговоров был потерян, и если бы все дело было только в этом!
Отвечать следовало осторожно. Мнимое отсутствие гнева в выражении глаз римлянина не могло ввести в заблуждение толстого политического лиса.
– Я полагаю, что эфора Фебида подвело чувство ощущения реальности. Похоже, он заблудился в собственных принципах и намерениях, и к тому же у него разыгралась мигрень. Великие боги, кто мог подумать, что сей немолодой государственный муж позволит себе такую выходку?
– То есть ты исключаешь, уважаемый Анталкид, что его могла перетянуть на свою сторону враждебная нам партия?
– Очень маловероятно, – вздохнул Анталкид. – Эфор Фебид слишком прямолинеен, чтобы быть хорошим игроком. Поэтому никто не зовет его в команду.
– Тем не менее он нахально лезет в чужую игру, – скривил губы Лисистрат.
– Мы не можем отложить решение вопросов ad meliora tempora, [8] до тех пор, пока у эфора Фебида появится настроение, – широкая кисть римлянина хлопнула по резному подлокотнику кресла, в котором он сидел. – И я не могу внести предложение о вступлении Спарты в Ахейский союз, пока он считает, что может говорить все, что ему вздумается.
8
до скончания времен (лат.)