Балаустион
Шрифт:
Когда они вышли, вслед еще долго неслись крики и завывания несчастного Леарха.
Уже на лестнице, ведущей вверх, примерно на середине пути, Анталкид вдруг остановился. Его губы нервно дергались, под глазами набрякли глубокие мешки.
– Я передумал, государь, – придушенно выдавил из себя толстяк.
– Хм? – поднял бровь Эвдамид.
– Разреши мне вернуться.
В выпуклых глазах эфора было что-то такое, что заставило царя сделать Ясону знак возвращаться.
Войдя в подземелье, Анталкид хрипло потребовал у Харета кинжал и едва дождался, пока откроют камеру. Леарх
Из раскрытой двери донесся тихий звук голоса, затем шуршание и клекот. Через несколько мгновений появился Анталкид, больше всего похожий на себя самого после смерти. Аккуратно положив окрашенный красным кинжал на столешницу, он двинулся к выходу.
– Я готов продолжить разговор, государь.
«Теперь он никогда не посмеет не уважать меня», – почему-то подумал Эвдамид. И устыдился этому детскому удовлетворению.
В душе как будто копошились скользкие и холодные могильные черви.
– Итак, меня интересует, когда господин Нобилиор намерен предложить Спарте вступить в Ахейский союз?
– Гм, твоя осведомленность удивительна, государь, – Анталкид на миг опустил глаза. – Консул сделает это в ближайшие же дни после завтрашнего синедриона геронтов. Лишне говорить, что решение по делу Павсания играет немалую роль в плане консула.
После мрака, сырости и серых стен подземелья не блещущая пышностью обстановка зала приемов выглядела едва ли не вызывающе роскошной.
– В каком из случаев римлянин готов воздержаться от этого заявления? – встрепенулся Эвдамид.
– Ни в каком, – покачал головой эфор. – От решения геронтов будет зависеть только повод и в некоторой степени форма обращения консула. Но и только.
– Но ведь должна существовать возможность… – не сдавался царь. – Хватит вилять, Анталкид! Что нужно сделать, чтобы римляне оставили нас в покое?
Анталкид снова покачал головой.
– Это решение сената, а не лично консула Нобилиора. Сенат отправил его сюда, и сенат ждет от него результата.
– Результата не будет! – зло бросил молодой царь. – Я не допущу, чтобы ахейцы руководили нами…
– Это решение – в компетенции герусии и народного собрания, – напомнил эфор.
– Великий Зевс! Ахейцы уже добрую сотню лет пытаются накинуть нам на шею это ярмо. Неужели ты думаешь, что народ поддержит подобный союз? Да любого, кто предложит это, на агоре закидают камнями.
– Консул Фульвий Нобилиор собирается выступить перед гражданами Спарты лично. А сначала он убедит геронтов поддержать предложение.
– О, не сомневаюсь, что вы уже вплотную поработали с герусией! Но я могу запретить ставить этот вопрос на голосование.
– Безумие, – нахмурился Анталкид. На его щеках начала отходить бледность, вызванная драмой в подземелье. – Противопоставить себя Риму? Это самоубийство, государь.
– Почему же? – прищурился Эвдамид. – Ведь римляне повсюду кричат о любви к Греции и ее законам, заявляют, что будут опекать и защищать ее из уважения к великому прошлому и культуре. Они не захотят терять лицо…
– Ах,
– Выслушаю их, – Эвдамид хрустнул пальцами.
– То, что я скажу сейчас, это секрет. Если римлянам станет известно, что я открыл его, моя репутация пострадает. Но тебе, государь, лучше знать его.
– Это останется в тайне. Клянусь Зевесом, – поднял руку молодой царь.
– Мы с господином консулом обсуждали различные варианты развития событий, – шумно выдохнув, начал Анталкид. – И мне совершенно точно известно, что если цари Спарты, часть эфоров, геронтов, либо высших военачальников будет активно – и эффективно – препятствовать проведению закона о союзе, будет применена военная сила. Консул, посредством македонян, прикажет армиям Ахейского союза подойти к Спарте. И, если нужно, занять ее.
– Ахейцы так уверены в своих силах? – спросил Эвдамид, чувствуя, однако, как по спине пополз холодок. То, что звучало сейчас, было для него шокирующей новостью.
– У них шестьдесят тысяч воинов против наших двадцати. Кроме того, при необходимости в Грецию будет направлен экспедиционный корпус македонян. Спарте не выстоять. Тем более, – Анталкид поднял на царя круглые глаза, – что многие здравомыслящие граждане полиса, в том числе и часть высших магистратов, выступят против безумцев, затевающих войну.
– В их числе, конечно, и ты, эфор Анталкид.
– К чему лукавить? Ты прав, государь. Я желаю блага родному городу и не допущу его разорения иноземными солдатами, – Анталкид нервно поерзал на скамье.
Повисла долгая пауза.
– Что ж, по крайней мере, честно, – наконец проронил царь, не глядя на собеседника.
– В случае подобного развития событий виновники бунта будут отстранены от власти и отправлены в вечное изгнание, а их место займут люди, лояльные по отношению к Риму, – быстро проговорил эфор. – Прошу тебя учесть, государь, что все это я рассказываю для того, чтобы ты не совершил подобных необратимых поступков. Я всегда питал слабость к дому Агиадов, и даже если имел на руках порочащие вас улики, старался не давать им ходу. Впрочем, зачем я это рассказываю? Тебе известно это, государь, Леарх должен был рассказать…
– Да, он все рассказал, – зловеще ухмыльнулся Эвдамид. – О том, что мы тебе удобны, в отличие от моего дяди Демонакта, «волчары Демонакта», так ты, кажется, выразился? О том, как ты собирался управлять нами, словно куклами на веревочках.
– Это уже измышления! – поднял руку, словно защищаясь, толстяк.
– Ну, всего лишь самую малость, – согласился царь.
– Я даже не сообщил консулу о вашем заговоре против него. Хотя знал все детали.
– Значит ли это, что ты не замедлишь поведать ему всю правду, если отчаешься убедить меня? – прямо спросил Эвдамид.