Балаустион
Шрифт:
– Ты сразу узнал меня? – спросил Эвполид, сверкнув в темноте белыми зубами. Черную повязку, закрывавшую лицо, он сорвал еще за первым поворотом. Не было и густой накладной бороды, в которой сын Терамена явился одиннадцать дней назад к дому стратега Никистрата, чтобы рассказать товарищу о заговоре. Леонтиск отметил, что за пять лет, что они не виделись, черты лица Эвполида ожесточились и погрубели, заставляя того казаться старше своих лет. Если бы не шрам, сын стратега мог бы и не узнать былого приятеля, столкнувшись с ним нос к носу на улице. Но признаваться в этом было стыдно.
– Почти. Тебя трудно не узнать… Манера поведения, словечки,
– Демоны, этого я и боялся, – с досадой выдохнул Эвполид. – Раз узнал ты, мог узнать и кто-нибудь из архонтовых «псов».
Леонтиск шевельнулся, попытался освободиться от поддерживающей его руки.
– У вас из-за меня могут возникнуть проблемы…
– Прекрати! – с досадой бросил Эвполид. – Будешь ты еще жеманиться, как аристократка перед матросом! У нас уже давно проблемы, которым причина – архонт Демолай и все прочие любители вылизать задницу римлянам. Эта братия никогда не жаловала отца, он ведь не скрывает презрения к их рабским душонкам. Но в последнее время Демолай, Симмах и прочие из высших магистратов, поднабравшись власти и влияния с помощью иноземцев, стали преследовать нашу семью уже всерьез. Отец у них как бельмо в глазу, и все они спят и видят, как бы припаять ему какое-нибудь злодейство, осудить и, как спартанского царя Павсания, отправить в ссылку.
– Не может быть! Неужели они осмелятся? Самого Терамена…
– Хе, не только осмелятся, но и деятельно этого добиваются. Живем от провокации до провокации. Эти негодяи ищут малейшей зацепки…
– И тем не менее ты пришел спасать меня. Зная, чем это грозит и отцу, и всей вашей семье?
Эвполид еще раз поморщился, Леонтиск не видел этого, но догадался по паузе перед ответом.
– Вы – наши друзья. Враги многочисленны, и, чтобы одолеть их, мы должны сражаться друг за друга. Мы знаем, как обрадовались бы иноземцы гибели Эврипонтидов, и не желаем этого. Поэтому не было вопроса – идти или не идти, дружище Леонтиск. Помочь тебе – наш долг, и мы выполняем его с радостью. Можешь в этом не сомневаться. И давай не будем больше об этом!
Какое-то время они шли молча. Потом Леонтиск, оглядев сухие стены тоннеля, спросил:
– Это вроде уже не клоака, нет?
– Точно, – кивнул Эвполид. – Мы уже вышли из «вонючки» – там, где была железная решетка, помнишь? И теперь находимся где-то под холмом Нимф. Это старые жреческие туннели, вырытые еще, наверное, при Тесее.
– И куда мы сейчас?
– Из подземелья есть один тайный выход в храм Артемиды Аристобулы. Думаю, людям архонта он неизвестен, хотя кто может знать? В любом случае, нам нужно поторопиться – спрятать тебя и Гилота, – Эвполид повел подбородком в сторону раненого.
– Но ведь эти… они сказали, что оброют весь город…
– Кишка у них тонка, – зло усмехнулся сын Терамена. – В Афинах живет двести тысяч человек. Пока они всех переберут, Гилот, клянусь морским Владыкой, уже выздоровеет и будет выступать на Олимпиаде.
– А как же…
– Ш-ш, тихо! – Эвполид увидел знак коренастого и приложил палец к губам Леонтиска. – Мы у входа в храм. Нужно выйти тихо, как мышки, чтобы никто из жрецов или прислужников нас не заметил. Тогда через полчаса будем в безопасности. Идем!
Маленький отряд начал восхождение по узкой лестнице, оканчивающейся темной деревянной дверью.
Все прошло благополучно. Проскользнув боковыми коридорами храма Артемиды, некогда широко почитаемого, а ныне подрастерявшего
– Все, дружище Леонтиск, пришли. Сейчас добрая Ларида проводит тебя в комнату, где ты можешь отдохнуть. Если хочешь есть или выкупаться, обращайся к ней. Кроме того, она пригласит лекаря, чтобы он тебя осмотрел. Я ухожу к отцу. Отдыхай, он встретится с тобой так скоро, как сможет.
Леонтиск сделал шаг вперед, положил руку на плечо Эвполида, взглянул ему в глаза.
– Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал. Сожалею, что раньше плохо знал тебя. Мне… не хватает слов, чтобы высказать свою благодарность…
– Полно, Леонтиск! – попытался с кислым лицом отмахнуться Эвполид, но сын стратега продолжал:
– Ты – один из самых достойных людей, с кем мне посчастливилось встретиться в жизни, Эвполид. Впрочем, не удивительно, что такой отец, как Терамен, вырастил столь замечательного сына. Удачи тебе!
– Тебе она потребуется больше, дружок, клянусь морским Владыкой, – усмехнулся Эвполид, поворачиваясь к выходу, и добавил на прощанье:
– Постарайся хорошо выспаться, приключения еще не закончились.
С этим доблестный сын Терамена вышел.
– Идем со мной, юноша, – тихо произнесла Ларида и двинулась по коридору. Леонтиск заковылял следом. Свинцовая усталость притупила даже радость по поводу освобождения из темницы, и молодой воин мечтал лишь об одном – поскорее добраться до любого ложа, рухнуть на него и на несколько часов отдаться сладким объятиям Морфея.
Вскоре его желаниям было суждено осуществиться. Милая женщина привела его в небольшую угловую комнатку, выходящую окном в совершенно одичавший сад. Промычав отказ на вопросы о трапезе и горячей воде, Леонтиск, жадно глядя на застланное покрывалами ложе, начал судорожно стягивать с себя одежду, почти черную от грязи, пота и крови. Когда Ларида, сочувствующе покачав головой и что-то бормоча, затворила за собой двери, наш герой расстался с последней деталью гардероба и грудью бросился на постель. Он заснул едва ли не прежде, чем упал на покрывала, и вспышка боли в возмущенном такой бесцеремонностью больном ребре не смогла даже на миг разлепить его спаянных усталостью век.
– Ну что, мерзавец, попался? – губы Клеомеда извивались, как две гусеницы. Хилиарх медленно приближался, сжимая в руке серебристый астрон. Леонтиск не мог пошевелить даже пальцем, словно был спеленут как египетская мумия.
– А ведь тебя предупреждали, головастик, – Клеомед подошел еще ближе. Леонтиск мог разглядеть мельчавшие капельки пота на землистом лбу хилиарха. – Ты не внял голосу вождей живых, так будь рабом владыки мертвых!
Угловатым, резким движением Клеомед вонзил меч в живот Леонтиску. Ужасная боль рассекла внутренности, ледяной сосулькой вгрызаясь все глубже в тело, наполняя мозг обессиливающим ужасом.