Баллада: Осенние пляски фей
Шрифт:
— Наверное, несколько тысяч. Не знаю. Пока я не разобралась, что со мной происходит, я хотела стать режиссером.
Я устал, поэтому не сразу сообразил, что она имеет в виду. Я не успел прокомментировать, когда Нуала испепелила меня взглядом и сказала:
— За шестнадцать лет режиссером не станешь. Да и какой смысл?
Вопрос был глупый.
— Такой же, как у всех остальных, кто хочет стать режиссером. Ты правда этого хочешь? Кино снимать?
— Именно кино. Прожить все эти жизни, да еще с
Я расхохотался.
Нуала меня стукнула, и по руке опять побежали мурашки.
— Прекрати!
Я прикрыл лицо рукой:
— И как ты только такое придумала? Прямо цирковой псевдоним. Смертельный номер! Весь вечер на арене Иззи Леопард!
Нуала снова шлепнула меня по руке:
— Зато оригинально! Хорошо запоминается. Люди будут говорить: «Кто режиссер?» — «Иззи Леопард, она просто гений!»
— Цирковой.
Нуала яростно взглянула на меня:
— Знаешь, я могу тебя убить.
— О, если бы каждый раз, когда мне это говорят, я получал деньги… Даже так: каждый раз, когда мне это говоришь ты.
Она забрала у меня ведерко с попкорном и поставила его на кресло с другой стороны.
— Зачем я угощала тебя попкорном? Надо было заставить тебя пить масло, чтобы не издевался над моим режиссерским псевдонимом!
Я ухмыльнулся:
— Да, такая участь страшнее смерти.
Я задумался о ее словах про тысячи жизней, которые можно прожить на экране. Тысячи человеческих жизней. Важное уточнение.
— Все-таки шестнадцать лет — немалый срок. Ты вполне могла бы стать режиссером.
Нуала развернулась лицом ко мне, нахмурив брови, и заговорила, перекрывая напряженное музыкальное сопровождение последней сцены:
— Ты что, совсем дурак? Вроде несложно догадаться. Меня раздражают люди, которые выдумывают отговорки.
— Только не говори, что времени недостаточно. Ты могла хотя бы попробовать. Шестнадцати лет хватит, чтобы попробовать.
Она зашипела сквозь зубы и покачала головой:
— Точно дурак. Ты не слышал, как я играю на фортепиано? Так вот, слова я писать тоже не в состоянии. Если бы мне нужно было что-то создать во время режиссуры, я бы не смогла.
— Тяжело. Но преодолимо, — заметил я.
Она не прищурилась, скорее просто уголки ее глаз стали жестче.
— Ладно. А что, если у меня поменяется внешность?
Я криво усмехнулся:
— Мадонне это сходит с рук.
Нуала подняла руки перед собой и сжала их в кулаки, как будто представляя, что душит меня:
— Ну да, конечно. А что делать с тем, что я, как все феи, должна следовать за самым сильным клеверхендом? Что будет, если, как только я начну работу, клеверхенд решит переехать на другой
Я понял подтекст: в ней столько от человека, что быть феей ей в тягость, и столько от феи, что она не может вести человеческую жизнь. Но я просто сказал:
— При чем тут клеверхенд?
Нуала, не глядя, махнула рукой в сторону экрана. Он погас, и мы очутились в полной темноте. Через несколько секунд мои глаза начали приспосабливаться к едва различимому свету предупреждающей подсветки в проходах, но все равно я видел только огромные синие глаза Нуалы. Даже по одним глазам было понятно, что на ее лице застыло недоверчивое выражение.
— Вспомни свою недевушку. — Мне понадобилось ровно две секунды, чтобы понять. — Неужели ты знаешь о феях и о ней, но не знаешь, кто такие клеверхенды?
Когда она упомянула Ди, у меня что-то сжалось в животе. Я больше не хотел сидеть в липком кресле кинотеатра. Хотелось вскочить, мерить пол шагами, двигаться. Хотелось пробить стену кулаком.
Нуала взглянула на мои руки, как будто тоже представила, как я пробиваю стенку:
— Предыдущая Королева была клеверхендом. Она умерла. Теперь твоя ненастоящая девушка приехала сюда, она — самый сильный клеверхенд, а значит, мы тоже здесь.
— Не называй ее так.
— Их так называют. Тех, кто притягивает фей. Мы должны оставаться рядом с ними. Волшебная страна всегда находится где-то поблизости от клеверхенда.
Я вспомнил слова Ди в ту первую ночь, когда мы встретились в школе. «Ты Их видел?»
Я устал всматриваться в темноту, устал держать глаза открытыми, поэтому опустил веки и уткнулся лбом в кулаки:
— Выходит, Они всегда будут рядом с ней…
Не знаю, сможет ли Ди это выдержать.
— Пока не появится более сильный клеверхенд.
Голос Нуалы был совсем близко, но я не открывал глаз. Я чувствовал ее дыхание.
— Зачем ты написал на руке «мертвые»?
— Не помню.
— Я тебе не верю. О чем ты думал, когда это писал?
— Не помню.
— Ты ее любишь?
— Нуала, отстань от меня.
Она не сдавалась:
— Ответь: «да» или «нет»? Я даже не человек. Это все равно что признаться себе.
Я так плотно прижимал веки кулаками, что перед глазами бессмысленно заплясали разноцветные узоры светло-сиреневого и зеленого цвета.
— Нуала, я очень вежливо попросил тебя оставить меня в покое. Это не значит, что в глубине души я хочу, чтобы ты долбила меня, пока я не передумаю. Это значит, что я и правда не хочу об этом говорить. Ни с тобой, ни с кем другим. Ничего личного.