Баллада: Осенние пляски фей
Шрифт:
Нуала схватила мои кулаки, рассыпая по моим рукам озноб:
— Почему ты больше не играешь после того, как поцеловал ее?
Отстань.
Что мне было говорить, даже если бы я хотел ответить? Что всякие глупости, вроде музыки и дыхания, потеряли смысл? Что после того, как я поцеловал Ди, в моей голове был один только белый шум, в котором я не мог найти ни единой ноты?
— Это уже кое-что, — сказала Нуала.
Опять мысли читает. Может, она не в состоянии прекратить?
Мне не хотелось ничего
— По-моему, тебе повезло.
— Мне?!
— Ага. — Я повернул голову, чтобы посмотреть на нее, и одна рука Нуалы легла мне на щеку. Под чуждым прикосновением кожа на моем лице подобралась.
— Если бы в нашем дурацком мире бессмертие было у одной тебя, это было бы ужасно. Только представь, тебе пришлось бы помнить многие годы, в течение которых все, кого ты знала, исчезают.
Нуала нахмурилась, разглядывая свои пальцы:
— Другие феи помнят.
— Ты сама сказала, что не такая, как остальные. У них нет настоящих чувств. Тебе нужно быть человечнее, правильно? Чтобы легче было нас ловить.
Она молчала.
— Так сколько в тебе человеческого?
Спросив, я понял, что сам не вполне понимаю, что именно я имею в виду, но отказываться от вопроса не стал.
Нуала долго молчала, и я решил, что она не станет отвечать. Наконец она сняла руку с моей щеки:
— Слишком много. Я думала, что я не очень-то человечна, но, кажется, я ошиблась. А может, это от того, что я умираю. Может, оно всегда так. Откуда мне знать? Шестнадцать лет — это не так уж и много, когда они заканчиваются.
Я выпрямился. Мне не нравилось, что я чувствую.
— Прекрати себя жалеть.
— Сначала сам прекрати, — капризно ответила она.
Я посмотрел на свои руки. В слабом свете я едва мог различить некоторые слова: «мертвые», «валькирия», «идти за ними до низа».
— Давай вместе что-нибудь напишем.
Нуала слегка нахмурилась.
— Не гляди на меня так, будто не понимаешь, о чем я. Давай что-нибудь напишем.
— Ты хочешь, чтобы я помогла тебе что-нибудь написать?
— Нет. Я хочу, чтобы мы оба использовали свой мозг и мои руки, чтобы что-то написать.
— Что именно?
— Не знаю. Музыку? Пьесу?
Нуала очень старалась не выглядеть довольной.
— Ты не пишешь пьесы.
— Если мы придумаем пьесу с музыкой, ты сможешь ее поставить. Салливан задал нам творческое задание — что-нибудь про метафору. Конечно, не фильм… с другой стороны, нам нужно успеть до Хеллоуина.
Она очень внимательно на меня посмотрела. Я всегда мечтал, чтобы на меня так смотрела Ди. Почему-то мне показалось, что она меня сейчас поцелует, потому что Нуала не сводила глаз с моего рта. Я испугался, что она поцелует меня, а я подумаю про Ди, и тогда она убьет меня, и я умру мучительной смертью, которую трудно будет объяснить агентам страховой компании.
Нуала перевела взгляд на мои глаза:
— Доставай ручку.
Я послушался. Бумаги не было, но это было неважно.
— Как
Нуала, не колеблясь, забралась в кресло позади меня, чтобы иметь возможность обхватить мои плечи. Мое шестое чувство утверждало, что она холодная, но, когда она прижалась щекой к моей щеке, прикоснулась к ней самым уголком губ, во мне взорвалось совершенно другое ощущение.
Я щелкнул кнопкой ручки, чтобы начать писать, мгновение подержал ее у своей ладони, прислушиваясь к молчанию Нуалы, и вывел: «Баллада».
от: ди
кому: джеймсу
текст сообщения:
идиотка, все испортила, сама не знаю что мне нужно. думала что может быть ты. только ты целовался всерьез. черт.
только что видела делию. что она здесь делает?
отправить сообщение? да/нет
нет
сообщение не отправлено.
сохранить сообщение? да/нет
да
сообщение будет храниться 30 дней.
Джеймс
Поскольку я — не настоящий ученик, а Салливан — никудышный организатор, наш первый урок игры на фортепиано перенесли на следующую пятницу. А поскольку на следующей неделе мы с ним остались такими, как были, мне пришлось идти на урок в здание старого школьного концертного зала. В обычных классах занимаются настоящие пианисты, кларнетисты и виолончелисты, а также их настоящие преподаватели и дирижеры.
Так и получилось, что я пробирался к Бриджид-холлу. В подтверждение того, что Бриджид бесполезен для школы Торнкинг-Эш, хозяйственники оставили шелестящие осенние листья на газоне, отделяющем его от остальных зданий, и позволили плющу и самшиту поглотить унылый фасад из желтого кирпича. Тем самым они предупреждали родителей, которые приезжают навестить своих чад: «Не фотографируйте эту часть кампуса! Мы и сами знаем, что это здание слишком уродливое, чтобы в нем заниматься».
Дверь была покрыта облупившейся красной краской. Интересно. Других красных дверей я на территории не видел. Одиночка, вроде меня. В знак солидарности я слегка стукнул костяшками пальцев о ручку.
— Приятель, — тихонько проговорил я, — мы с тобой единственные в своем роде.
Я вошел в длинную узкую комнату, в которой толпа складных стульев внимала происходящему на низкой сцене в другом конце здания. Пахло плесенью и старым дощатым полом, плющ застилал матовые оконные стекла. Встроенные светильники освещали дряхлый рояль, которому, наверное, было столько же лет, сколько и самому зданию. Все вместе могло бы служить наглядным пособием к краткому курсу «Все, что вы хотели забыть об архитектуре пятидесятых».