Бандит по соседству
Шрифт:
– Ты хотел что мне показать? Что он кобель?
– Перспективный кобель, да? Нет, я хотел, чтобы ты сейчас встала, подошла к нему и устроила сцену ревности, а потом пришла ко мне обратно и заплакала в моих объятиях.
– Ого… – выдает Крис, а я только ресницами хлопаю.
– Это же бред! Я не буду этого делать.
– Будешь. Такому неуверенному в себе мальчишке, как твой Миша, будет очень приятно знать, что его ревнуют.
– Я не…
Матвей наклоняется ко мне, хватает за волосы и обдает кофейным дыханием.
– Хочешь за него замуж – будешь.
Я смотрела на Матвея и не верила ушам. Но дело даже не в предложении, оно бы понравилось моей матери, я и сама понимаю, что он говорит дело. Просто в каждом слове столько желчи, столько ненависти ко всему роду женскому, вымещенного на мне, словно я уже предала его. Словно уже пообещала вечно любить, а вышла замуж за другого.
Хочется наперекор пойти, как маленькая. И это дико неразумно. Но сейчас во мне говорит обида за себя. За всех девушек, что он обидел. За всех девушек, что обидит в будущем.
Он продолжает прожигать меня взглядом, ждать моей реакции, возможно, даже моего послушания.
– Но разве сцена ревности не даст ему понять, что я слежу за ним?
– Просто сделай как я говорю, разве не ты просила научить тебя?
– Слушай тренера, а думай своей головой, – шепчу я ему в лицо, а затем выпиваю свой коктейль залпом. Мне нужно немного смелости, чтобы сделать то, что я планирую. Это как выйти на ковер, с совершенно неготовой программой и просто выполнить все, что умеешь? А что я умею? Двигаться. Танцевать. Привлекать внимание.
Миша меня заметит, а Матвей пусть подавится своими советами. Сегодня я могу справиться без него.
– Да, детка, наберись смелости, чтобы… Ты куда? – он провожает меня взглядом, пока я, икнув, иду на танцпол. Крис никогда не танцует, так что даже не зову ее с собой. Сама. Одна. Наверное, уже привыкла.
Пробираюсь в толпу, в самый центр, но понимаю, что здесь никто меня не заметит. Разве что Матвей, от взгляда которого пробирает до нутра. Но он мне не нужен. Сутенер, бандит, женоненавистник, от такого лучше держаться подальше, потому что такой не сможет мне помочь, а вот разрушить репутацию в два счета.
Иду к барной стойке и ловко залезаю наверх. Делаю несколько шагов и ловко переворачиваюсь в мостике. Тут же в мою сторону летят комплименты и свист. Вот тогда я и начинаю двигаться. Медленно, плавно, не думая про Матвея, что все еще сидит на том же месте. Лучше думать про Мишу, который, наконец, заметил меня и направляется ко мне. Отталкивает девчонку, что на нем виснет, и пробирается сквозь толпу. Я танцую и смотрю на него, но периферическим зрением вижу и Матвея, на коленях которого уже сидит так самая грудастая официантка.
Совершенно не контролируемая злоба прыскает в тело адреналином, и я выливаю ее на Мишу, который пытается стащить меня с барной стойки.
– Отвали! Тебе можно развлекаться, а я дома посижу?!
Миша даже опешил от моего выпада.
– Лиз, просто бухнул с парнями.
– Я видела ее, она сидела на твоих коленях и толкала язык тебе в рот. А давай я поцелую кого-нибудь? Вот прямо сейчас возьму и поцелую.
Алкоголь ударяет в голову, и я сама спрыгиваю со стойки, иду к столу, где все еще сидит Матвей. Сидит, хмурится и сжимает зад этой грудастой дуре.
Стаскиваю ее с него под шумный крик и собственное имя. Сажусь на Матвея верхом, уже плохо соображая. Только чувствуя. Только задыхаясь от острого запаха возбуждения и мускуса. Чувствуя, как энергия, столько времени сдерживаемая, просится наружу. В него. К нему. Сейчас.
– Ебнулась?
– Поцелуй меня! – хватаю густые, русые волосы и прижимаюсь губами.
Они твердые, гладкие, словно вылепленные из камня.
Глупо, он меня сейчас точно оттолкнет, но я, все равно, жмусь, языком касаюсь, провожу по потеплевшей плоти. В глаза холодные смотрю.
Умоляя, выпрашивая.
Только что? Поцелуй? Потому что Миша сейчас подойдет, или потому что только сейчас я настолько смелая и злая, чтобы коснуться вечно искривленных в усмешке губ. Коснуться каменного тела, широких плеч, сесть на колени.
– Лиз, тебе нельзя пить, ты что устроила?!
На мое плечо ложится рука, но она тут же пропадает, а я слышу довольно громкий удар чего-то об пол. Но как я ни пытаюсь прислушаться или понять, что произошло, не могу, потому что прямо сейчас Матвей начинает отвечать. Нет, не так, он берет инициативу в свои руки. Сжимает пальцами мой затылок, с силой толкая язык мне в рот, принимаясь играться, вылизывать изнутри, почти насиловать. А я так захвачена этим, что пошевелиться не могу. Да и не хочу. Сейчас, здесь, в этих жестоких руках я чувствую себя нужной, желанной, единственной.
Между ног горит, а по лону елозит что-то ощутимо твердое и крупное.
– Лиза! – голос Миши врывается в мою дрему, а губы Матвея внезапно оказываются далеко. Я вдруг падаю, а мужики начинают кататься по полу, нанося друг другу удары. Начинается суматоха, меня снова толкают, но я вижу, что Матвей уже повалил на пол Мишу и начинает лупасить. Мишу – мой единственный шанс вылечить сестру. Я лечу Матвею на спину, он тут же меня отталкивает. Я с криком ударяюсь об пол. Он резко смотрит на меня, отвлекается. И тут же пропускает удар прямо в нос. Валится на пол, а Миша рвется ко мне. Убирает с лица волосы.
– Ты как, Лиз?
– Что?
– Как ты говорю, милая? Слушай, прости, я думал, я тебе безразличен, а ты вон как мне мстить решила, со своим дядей целовалась. Прости, это я дебил.
Я плохо соображаю, только понимаю, что Миша все принял на свой счет. И мой танец. И даже мой поцелуй, после которого горят губы, язык, щеки, от которого между ног упорно тянет.
– Пошли, Лиз. Мишаня, походу, не понимает, что такое за девушкой ухаживать, – Матвей протягивает мне руку, а я на автомате вкладываю, словно должна это сделать, но Миша меня к себе прижимает.