Бандитская россия

Константинов Андрей Дмитриевич

В общем, 25 ноября 1991 года справедливость восторжествовала, и Вячеслав Кириллович Иваньков, вор в законе, осужденный за рэкет, оказался на свободе. Вместо четырнадцати лет, указанных в приговоре суда, он отсидел лишь десять.

В милиции, конечно, что-то такое подозревали о нечистой игре вокруг досрочного освобождения Иванькова. Милиционер, который предпочел уйти в отставку, услышав об этом решении суда, рассказывал: «Как только мы начинали тщательно прощупывать дело, нам тут же давали по рукам».

Символично, что, несмотря на десятилетнее отсутствие, в преступном московском мире Иванькова приняли как вожака. Говорят, только банкет в честь его возвращения обошелся его друзьям в десять миллионов рублей (в 1992 году

это было равно двадцати тысячам долларов). А позже в СМИ появились сообщения о том, что известные демократы Святослав Федоров и Сергей Ковалев подмахнули свои ходатайства в поддержку Вячеслава Кирилловича не глядя. В принципе, оно и неудивительно: мало ли бумаг приходится таким великим людям подписывать, разве все прочитаешь!

Интересно, кстати, что уже после освобождения Следственное управление МВД России возбудило в отношении Вячеслава Кирилловича уголовное дело по факту нарушения им административного режима - освободившись, Иваньков отправился в Москву, хотя прописался в Веселовском районе Ростовской области. Соответственно, он даже при желании не мог исполнять правила административного режима (не менее четырех раз в месяц отмечаться в отделении милиции по месту прописки, после 20.00 находиться дома и так далее).

В общем, над Вячеславом Кирилловичем нависла вполне реальная перспектива вновь оказаться в зоне по статье 198-2 Уголовного кодекса. Однако так вышло, что работникам наших доблестных правоохранительных органов пришлось немало попотеть, чтобы полностью подготовить законное задержание Вячеслава Кирилловича. Когда же бюрократические препоны были позади, в процесс неожиданно вмешался заместитель генерального прокурора России Евгений Лисов, внеся в Министерство внутренних дел протест, суть которого сводилась к тому, что уголовное дело в отношении Вячеслава Кирилловича возбуждено незаконно.

Как ни странно, такого вмешательства вполне хватило, чтобы уже легендарный к тому времени Иваньков хотя бы временно мог чувствовать себя вполне спокойно в столице нашего славного отечества, Позже заместитель генерального прокурора России Евгений Лисов, смутившись и покраснев, сказал корреспонденту «Московских новостей» Игорю Барановскому, что он точно не помнит о мотивах, побудивших его заступиться за Вячеслава Кирилловича, однако может предположить, что подмахнул соответствующую бумагу не глядя [70] . Словом, создается впечатление, что все удачные повороты в жизни Иванькова в тот период происходили исключительно благодаря тому, что высокопоставленные чиновники и политические деятели совершенно случайно ставили свои подписи на нужных бумагах. В частности, поговаривают, что впоследствии работники МВД провели проверку деятельности руководителей тулунской тюрьмы, входе которой, выяснилось, что все положительные характеристики, выданные Вячеславу Кирилловичу подозрительно смахивают на липовые. По-видимому, руководители тюрьмы также подписали эти характеристики не глядя…

70

Барановский, Ассирийский зять по кличке Японец.

* * *

По одной из версий, масштабная и дорогостоящая акция по досрочному освобождению Иванькова была инициирована «группой товарищей», вознамерившихся мобилизовать авторитетнейшего славянского вора на борьбу с так называемой чеченской мафией. Так уж сложилось, что предыдущие столичные генералы от ОПГ эту борьбу если не проигрывали вчистую, то, как минимум, боевой славы на этом поприще не сыскали.

К слову, передовые отряды чеченцев, основной задачей которых было занятие плацдармов в Москве, появились в столице СССР ещё в самом начале 80-х годов. Тогда они старались не привлекать

к себе особого внимания милиции и местных авторитетов: им требовалось время, чтобы успеть устроить как можно больше своих людей в легальные структуры, изучить обстановку, обрасти связями. Благо в вечно лимитной Москве сделать это было нетрудно. Резкий рост авторитета и реальной силы московских чечен начинает происходить с конца 80-х годов. Именно тогда они резко нарушают криминальный баланс столицы и наезжают практически на все сферы деятельности ещё только формирующихся местных группировок.

Ситуация обостряется настолько, что в 1988 году в черноморском отеле «Дагомыс» проводится внеочередная сходка «братьев-славян» на которой несколько ведущих московских группировок оперативно перекроили сферы влияния в столице с учетом встречных интересов, после чего приняли концептуальное решение объединиться всем славянским «неверным» против чеченских «верных».

Такое решение стало следствием отказа представителей чеченских ОПГ принимать участие в каких-либо мирных переговорах. Им это было вроде как ни к чему, поскольку к тому времени у чеченцев уже давно имелась собственная «карта кройки и шитья Москвы».

Так началась негласная война, в ходе которой только в течение 1988-1989 годов объединенные силы чеченской общины провели порядка двадцати сражений с московскими ОПГ и разрозненными малочисленными славянскими группировками. Как описывает в своей книге «Москва бандитская» Николай Модестов, в этих баталиях «община выставляла от 20 до 80 боевиков, в зависимости от серьезности противника». Надо признать, что в ту пору верх чаще всего брали чеченцы, что немудрено: на их стороне были жесточайшая дисциплина, восточная жестокость, серьезная финансовая подпитка и сверхмобильность. Тактика кавалерийских наскоков, в которых в основной массе своей принимали участие вызываемые на точечные разовые акции боевики из Чечни, приносила свои плоды.

Кстати сказать, нечто подобное в те годы происходило и в других крупных российских городах, в частности в Санкт-Петербурге, в начале 90-х в ходе работы над материалом для статьи, посвященной питерским чеченцам, Андрей Константинов при случае попытал одного хорошо информированного человека о том, почему питерским так трудно бороться с черными (в данном случае под черными подразумевались не одни только чеченцы), тот, немного подумав, дословно ответил так:

«Трудно сказать однозначно… Понимаешь, тут ведь целый клубок, столько всего накручено. Я думаю, что одна из причин - то, что наши слишком ко многому привязаны, - семьи, дети, любовницы, квартиры… А эти… Спустились с гор, грохнут кого-нибудь - и обратно в горы. Ищи их там… Черные очень жестоки. И потом за черными - длинные деньги. У наших столько нет. Может и заграница вмешаться - начнет «мирить» да «разводить»… Не очень ясно, кто стоит за черными и почему они пошли по пути беспредела…»

И ещё один немаловажный момент: к концу восьмидесятых органы охраны правопорядка и так находились в состоянии растерянности и внутреннего раздрая, а тут ещё милиция оказалась абсолютно не готова к резкой активизации этнических ОПГ. В большинстве случаев информация о них носила лишь обрывочный, бессистемный характер, а организация нормальной агентурной работы внутри этих группировок была практически невозможна.

Но так как «палочный» характер системы требовал от стражей порядка неизменного роста количественных показателей работы, то под основной замес попали в первую очередь быки и бригадиры из местных группировок, которых зачастую нетрудно было идентифицировать по бычьим шеям, малиновым пиджакам и редким в ту пору радиотелефонам. Плюс ко всему и сами чеченцы довольно быстро приняли на вооружение тактику слива славян правоохранительным структурам, Таким образом, в первой фазе этого глобального криминального противостояния милиционеры, отчасти сами того не осознавая, сыграли на стороне чеченцев…