Банк
Шрифт:
— Да знаете, если честно, не так уж и хорошо. Ветрено, скучно, еда отвратительная — только загорал да радовался за жену и дочь — для них это действительно было развлечение. Мы, впрочем, по делу.
— Ну, — Юрий Анатольевич откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди, — тогда я вас слушаю внимательно.
— Излагайте, Владислав Дмитриевич, что там произошло.
Влад вновь рассказал историю, попытался было упомянуть о том, что поначалу не принял решение самостоятельно, что пришел к нему, управляющему, но Анатольевич и ухом не повел, будто намек им вовсе не понят. Слушая, он вдруг положил перед собой чистый лист бумаги, взял ручку и начал делать на нем пометки. Когда Влад закончил, он опять принял любимую позу и сказал:
— Что ж, происшествие чрезвычайно неприятное. Не ожидал, честно говоря, от сотрудника с таким большим стажем подобной,
— Но вы же, — пытался вставить тот, — мне сами сказали…
— Я помню, что я вам сказал, — перебил его управляющий, — я сказал, что вы должны зарабатывать для банка деньги, но не говорил, что вы его должны денег лишать. А еще я вам говорил, что решение по подобному вопросу вы обязаны принимать самостоятельно, но это нисколько не означало того, чтобы вы путали фальшивые облигации с настоящими, а известную в городе строительную организацию — с фирмой-однодневкой!
Влад вскочил с места.
— Сядьте, сядьте, не нервничайте. — Юрий Анатольевич сделал останавливающий жест рукой, Влад перевел взгляд на Сашу, тот кивнул головой, и он вернулся в кресло. — Я, — продолжал управляющий, — сейчас же свяжусь со службой безопасности, они до конца дня постараются навести справки, может, всплывет какая-нибудь информация, потом последует доклад на самый верх. Вы, Владислав Дмитриевич, пока занимайтесь отделом, будто бы ничего не произошло. Вы, Александр Николаевич, сейчас отправляйтесь домой, так сказать, акклиматизируйтесь, завтра же, будьте любезны, пожалуйте на работу — сами понимаете, в такой ситуации отпуск ваш придется прервать. А пока — не смею вас обоих задерживать.
Они зашли в кабинет. Саша взял плащ, сказал Владу:
— Ну что, держись. Главное, о чем ты сейчас должен думать, — как и что отвечать, когда тебя вызовут сам знаешь к кому. Ну, ни пуха!
— Вот уж действительно к черту!
Оставшееся до конца рабочего дня время Влад провел сидя на своем месте, рисуя на бумаге дурацкие рожицы. Сказать о его настроении «дерьмовое» — значит, не сказать ничего. Оно было ужасное, мерзкое, отвратительное. Он чувствовал себя и раздавленным, как букашка, и растекшимся, словно сугроб под весенними лучами солнца, как боксер, попавший в нокаут, пытающийся встать с пола до того рокового момента, когда рефери закончит счет, но снова бессильно падающий на ринг. Вот и повернулась жизнь спиной. В один момент — вжик! — и все прахом… Классно он Василия призывал радоваться окружающему миру — вот он, мир, жестокий, безжалостный, раз — и ты в дураках, и все летит к черту. Теперь уже не до ромашек… Да, да, вот они — сообщающиеся сосуды, все верно. Было хорошо, стало плохо. Вот оно! И как же долго будет теперь «плохо»? И не станет ли это «плохо» еще хуже? Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, вот и свадьба, и медовый месяц. Жизнь — джинс, джинс… Приплыли. Не было печали, так черти накачали. Как он улыбался, читая о простофилях, попадавшихся на удочку мелких мошенников, — меняет кто-либо валюту на улице, вдруг подбегает «милиционер» в штатском, меняла сует ему в руку баксы обратно, и — бегом, «мент» — за ним, а незадачливый обладатель «гринов» разворачивает купюру — и видит вместо стодолларовой бумажку достоинством всего в один. Улыбался и тогда, когда смотрел фильм «Влюблен по собственному желанию», — героиня, партнерша Янковского, покупала красивую кофточку, а дома вытащила из пакета рваную тряпку. А сколько он пересмотрел всякой американской кинопродукции об удачливых грабителях — а сам вляпался, попавшись на самый известный трюк — «куклу». Обычно там вместо денег кладут пачку спрессованной бумаги, здесь же пакет с настоящими облигациями заменили на идентичный по форме, но очень отличный по содержанию. А что мешало лишний раз перепроверить, например, когда они уезжали готовить платежку? Это даже не фиаско его пятилетней учебы и последующей семилетней профессиональной деятельности, в том числе и четырех лет в банке, а жуть какая-то, ужас, мрак. Хана. Даже не запятая, а большая жирная точка. Все.
С трудом дождавшись шести часов вечера, отправился домой. Страшно хотелось выпить — не потому, что этим надеялся изменить подавленное настроение, просто на самом деле испытывал жажду, ту самую страшную жажду, которую нужно «заливать». Но завтра предстоял тяжелый, напряженный день, и провести его было необходимо максимально собранным, а не с больной, похмельной, разбитой головой, — надежда умирает последней, вдруг еще и удастся что-нибудь изменить.
Когда пришло утро, вставать страшно не хотелось, нисколько он не выспался — во всяком случае, свежим и отдохнувшим себя не чувствовал. Взбодрился только после душа и чашки горячего чаю. На языке почему-то вертелась фраза «Семи смертям не бывать, а одной не миновать», и отогнать ее от себя он не мог. Оделся, чмокнул Жанну и отправился на работу.
В банке все шло своим чередом, как обычно. Изменение замечал только Влад, и это изменение напрямую его касалось и произошло по его вине — банк лишился полутора миллиардов. Полтора — не сто пятьдесят и не пятнадцать, да и не в первый раз подобное у них случалось, но впервые в этом фигурирует его, Влада, имя. Он понимал, что никому из коллег еще ничего не известно, хотя Дима и побывал вчера на беседе у управляющего, но ему казалось, что каждый взгляд, на него обращенный, говорил: «Ну что, умыкнул денежки, пока Саша в отпуске был? Молодец! И как хитро все обставил! Но мы-то не дурачки, соображаем, что к чему…»
Появление Александра на рабочем месте удивило всех, но особенно сильно — сотрудников его отдела. Косовский и Наташа в течение первой половины дня шептались друг с другом, сначала недоуменно, потом многозначительно переглядывались, — естественно, они готовили договор и прочие документы на этот последний кредит и могли о многом догадываться, хотя в случае пролонгации ставить их в известность было вовсе не обязательно. Саша обстоятельно расспросил Влада о том, что происходило в его отсутствие помимо истории со злополучным кредитом, внимательно выслушал, занял свое кресло и приступил к работе, Влад же сидел рядом с совершенно отсутствующим видом, будто все происходившее вокруг никак его не касалось — да так, наверное, и было на самом деле. Наконец Саша не выдержал, встал, толкнул дверь, она громко хлопнула, вернулся обратно на место, произнес:
— Ну и что ты собираешься делать?
— У меня есть возможность еще что-то делать? — усмехнулся Влад.
— Ничего за вчерашний вечер не придумал?
— А что тут придумаешь… В пролете я, Саша, в большом пролете. Такого дерьма у меня за всю жизнь еще не было.
— Ты, Влад, подожди, еще и не такого насмотришься. Борисыча, между прочим, вчера озадачили, но он, естественно, ничего и никого не нашел. Правда, не знаю, сколько у него времени до вынесения вердикта, или оный уже составлен, но все равно сегодня-завтра тебе с Хозяином беседовать.
— «Не виноватая я, он сам пришел»? — скривился Влад.
— Я не знаю, что тебе советовать. Ты ведь понимаешь: как Хозяин скажет, так и будет. Тут уж он решает, прав ты или виноват.
— Вот как?
— А у тебя много аргументов есть в свою защиту?
Тут раздался телефонный звонок. Саша снял трубку, произнес: «Да» — и после некоторой паузы: «Хорошо». Взглянул на товарища, сказал:
— Анатольевич говорит, что тебя уже зовут. Могу пожелать только удачи.
— И на том спасибо. — Влад окинул взглядом стол, подумал, нужно ли ему что-нибудь с собой захватить, махнул рукой, развернулся к выходу и уже в дверном проеме сказал: — Извини, Саш, что я тебя подставил. Не держи зла.
— Уж за это не переживай. Злился я вчера, а сегодня уже перекипел. Мое от меня все равно не уйдет, а тебе хреново, так что держись.
— Спасибо.
— Давай.
Влад подошел к диспетчеру, спросил:
— Я в центральный, есть кому везти?