Барабаны пустыни
Шрифт:
С того дня я сам испытал вкус моря. Морская волна лизала мне уши, мои соленые от пота и моря руки тянули сеть, чтобы добыть хлеб для старухи матери и моего младшего брата. Ни разу, однако, мне не довелось пережить того, что пережил Салем в ту праздничную ночь, когда он, наверное, мечтал достать под звон колокольчика свой костюм и надеть его утром на праздник.
Каждый раз наступающий праздник смотрел на меня блестящими глазами моей матери, плакавшей у зеленого сундука и не осмеливавшейся приоткрыть его. С того момента, как навсегда закрылись глаза Салема, мы
Я старался не возвращаться домой в предпраздничную ночь. Я боялся, что эта ночь проглотит меня так же, как она проглотила несколько лет назад Салема. Все это время я носил костюм, который мне подарил когда-то Салем, и с каждым годом он становился мне все теснее и короче, так что из-под брюк выглядывали носки. Я смотрел, как в дни праздника младший брат надевает что-нибудь новое и идет к берегу моря, чтобы посвистеть там в свой игрушечный свисток, купить себе праздничную ашуру[15] или же просто поболтать с другими детьми.
Какое-то непонятное мне чувство рождалось в моей душе и мешало мне присоединиться к всеобщему веселью. То ли это было вызвано слезами моей старухи матери, то ли позвякиванием колокольчика на старом сундуке.
И вот наступил этот вечер. Дыхание города становилось все жарче, смутная серая тень улеглась на морскую гладь, и люди начинали тихонько переговариваться в предвкушении праздника. Новая одежда малыша лежала рядом с сундуком, и его веселый простодушный взгляд украдкой скользил по ней сквозь полусон… Когда я перекинул через плечо старую сумку, до меня донесся приглушенный, с оттенком нерешительности голос матери:
— Значит, завтра праздник, а, Махмуд?
Я почувствовал, как сдавленный крик эхом отдается во всем теле. Голова кружилась, как перед сильной бурей. Моя рука замерла, так и не открыв дверь, и я увидел в темноте глаза Салема, устремленные на потолок и просившие прощения за испорченный праздник.
— Может быть… — она подыскивала в своем сердце самые нежные, полные любви слова. — Что ты наденешь, Махмуд?
У меня появилось смутное предчувствие, что я могу не вернуться… Я представил себе малыша, его новый серый костюм, бросил рассеянный взгляд на пол, потом посмотрел на потолок… В ушах у меня гулко шумели волны, и я уже ощущал, как дно лодки уходит у меня из-под ног, как меня, умирающего, несут на плечах… Но вот снова ее голос прорвался ко мне:
— Будь осторожен, сынок!
Эти слова матери звучали в моих ушах до тех пор, пока я вновь не раскрыл дверь нашего дома на рассвете и, уже засыпая, не услышал едва доносившийся голос Османа:
— Благополучия тебе, Хамида… Счастливого года!
В тот же миг меня сморил сон. Цепь невидимых волн, всплески рыб и дуновение морского ветра преследовали меня и во сне. Я очнулся в липком поту. До меня донесся скрежет ключа, поворачиваемого в замке старого сундука, глухое позвякивание охрипшего колокольчика. Пыль, лениво кружась, осыпалась с желтой меди, и в ней, желтея, отражались солнечные лучи. Мать доставала костюм Салема и стряхивала с него высохшие лепестки.
Она глухо бормотала
В стоявшем на огне чайнике закипала вода, и звук его маленького свистка, кружась по всему дому, доносился до меня. Явившаяся в наш дом надежда гнала прочь призраки прошлых скорбных лет. По-детски радуясь своей затее, мать раскладывала на стуле серые брюки, расстегивала пуговицы на белой рубашке. Потом она краем своей старой накидки протерла черные лакированные ботинки и сверху положила новые носки:
— Эй, соня, надень-ка этот костюм и благослови наш праздник…
Я почувствовал, как у меня перехватывает дыхание от нахлынувшей радости. Сдерживая слезы, я склонился к ее влажному от волнения лбу и тихо произнес:
— Счастливого года тебе, мама.
Невидимая волна счастья захлестнула нас, докатилась до зеленого сундука, и он улыбнулся всей своей желтой медью…
Перевод И. Дьякова.
Мухаммед Али Швейхиди
Выбор невесты
Итак, родители считают, что он уже взрослый. Плечи — шире, чем у отца. Особых успехов в учебе не достиг. Поэтому решено, что школу надо бросить и начинать строить свою жизнь, как это делает большинство молодежи квартала.
Он и сам ощущает, что вырос. Безделье надоело. Да и отец скуп до невозможности… Решил поискать какую-нибудь скромную писарскую работу в одном из учреждений. Нашел. С удовольствием ощутил, что теперь в кармане всегда есть несколько динаров.
* * *
А сейчас пришла мать и спросила, кого из девушек их квартала он выбрал бы себе в жены. Задумался, представил себе красавицу жену. Скромную, стесняющуюся собственной тени и в то же время уверенную наедине с мужем, непринужденно беседующую с ним, одетую в современное европейское платье. Огромные черные глаза, в глубину которых он погрузится, но которые немедленно занавесятся шторками ресниц, если столкнутся со взглядом чужого человека.
Вздохнул. Мать стоит рядом. Пытается прочесть его мысли. Ждет ответа. Ждет ответа и отец, растянувшийся на циновке в другой комнате.
— Выбрать жену? Пусть выберет аллах, мы же должны принять от него…
Мать улыбнулась.
— И все-таки, кого из девушек ты хотел бы видеть своей женой?
Он назвал имя. У матери округлились глаза.
— Да она же из семьи богачей! У нее аттестат зрелости и свидетельство об окончании дополнительного[16] класса в этом году. Это значит, сынок, что за нее попросят калым не менее 1000 динаров. А если прибавить подарки и одежду невесте, то все это обойдется в 2000 динаров… Это в том случае, если ее родня согласится. Но откуда у нас такие деньги?!