Барби. Часть 1
Шрифт:
Прежде она и сама относилась к Хейсткрафту с толиком оскорбительного пренебрежения — насколько ведьма третьего круга может относиться с пренебрежением к одной из четырех запретных наук Ада. Хейсткрафт не превращал людей в чудовищ, не испепелял камень, не создавал големов, а штучки с иллюзиями годны разве что на то, чтобы пускать пыль в глаза зарвавшейся черни, для которой и высеченная из пальца искра — уже чудо. Но Хейсткрафт не был наукой ярмарочных фокусов с иллюзиями, в этом она убедилась после смерти Трепанации.
Трепанация из «Четырех лилий» всегда считалась оторванной сукой, удивительно долго прожившей для своего взбалмошного
Последней каплей стала юная Злыдня, которую она напоила, затащила в свою койку, а после бурной ночи искромсала бритвой лицо. Будь Злыдня обычной школяркой из Шабаша из числа тех, с которыми Трепанация предпочитала развлекаться, все тем бы и закончилось — это был далеко не первый ее трофей. Но Злыдня, как говорили, несмотря на юность водила дружбу с «Обществом Цикуты Благостной» и перейдя на второй круг имела надежды вступить в их ряды — надежды, к слову, вполне обоснованные и поддерживаемые ковеном. Так что «цветочницы» восприняли это как знак — зарвавшуюся Трепанацию необходимо было урезонить.
Война между «Обществом Цикуты Благостной» и «Четырьмя лилиями» длилась всего два месяца, но уложила в землю больше ведьм, чем многие кровопролитные стычки. «Цветочницы» никогда не тяготели к рапирам и кистеням, зато об их умении слагать сложнейшие яды в Броккенбурге ходили легенды, кроме того, под сенью их замка было немало опытных ведьм четвертого круга, постигавших запретные науки Ада.
Отравить Трепанацию не вышло — обладающая звериной осторожностью, она никогда не принимала ни от кого ни еды, ни вина, а спала лишь в замке «Лилий» под охраной вооруженных до зубов младших сестер. Самые сложные яды «цветочниц», способные восхитить самого архивладыку Белиала своей изобретательностью и смертоносностью, не могли найти себе применения.
Тогда «цветочницы», как полагается по военной науке, подтянули тяжелую артиллерию, пустив в дело чары запретных наук. Но ни Махткрафт, ведающий энергиями, ни Стоффкрафт, преобразовывающий материю, ни Флейшкрафт, подчиняющий плоть, не смогли причинить Трепанации ущерба. Цветочницы зарезали черного жеребца и три ночи гадали по его внутренностям, пытаясь понять причину, и таки поняли. Все дело было в покровителе Трепанации. Из колоды жизни эта сука вытащила чертовски удачную карту — покровительство короля Асмодея. Черт, за оттиск асмодеевой печати на своей шкуре многие броккенбургские ведьмы согласились бы пожертвовать правой рукой, а то и двумя!
Асмодей не относился к числу заботливых владык, он не учил своих приспешниц адским наукам, не обеспечивал золотом, не наделял прочими дарами. Единственное, чем он облагодетельствовал их, это защитой от адских чар. Незримый щит Асмодея защищал Трепанацию от злокозненной волшбы так
«Цветочницы» не отступились от своего. Может, они и не были такими мастерицами интриг как «бартиантки», но коварства и терпения им, опытным отравительницам, было не занимать. Отчаявшись пробить броню противника, они пустили в ход Хейсткрафт, науку, повелевающую разумом. И добились своего.
На следующий день Трепанация впервые не вышла из своих покоев в замке «Лилий». А когда осмелевшие младшие сестры осмелились ее побеспокоить, то обнаружили, что сестра Трепанация, гроза малолетних сук Шабаша, покончила с собой, вскрывшись бритвой, которую неоднократно опробовала на других. И вскрылась не аккуратно, как иногда вскрываются юные ведьмы от неразделенной любви или отчаяния, а так, что ее покои напоминали скотобойню. Отсеченные пальцы, отрезанные уши, наполовину срезанный скальп — эта чертовка умудрилась практически освежевать себя собственными руками. Дрянная, должно быть, была картина.
Никто толком не знал, что произошло с ней, никто особо и не гадал, тело Трепанации — то, что от него осталось — сбросили в крепостной ров, не сопроводив никакими почестями. Лишь многим позже Котейшество, бывшая на короткой ноге с некоторыми из «цветочниц», выяснила детали той страшной мести. Чары Хейсткрафта, против которых у Трепанации не было противоядия, отравили ее разум, внушив не существовавшие в реальности картины. А именно — плотоядных пиявок, пожирающих ее заживо. Трепанация была опытной стервой, перерезавшей до черта народу в Броккенбурге, но ловушки от собственного разума она не ожидала. А ее адский сеньор, король Асмодей, взял на себя ее защиту лишь от тех опасностей, что грозят ей со стороны, не собираясь защищать ее от тех ран, которые она причиняет сама себе.
Хейсткрафт… Трепанация… Горящий Магдебург…
Барбаросса встрепенулась, обнаружив, что убаюканная монотонным голосом вельзера, начала сползать в легкую дрему.
— …в тысяча шестьсот тридцать втором году он получил приказ двигаться своими силами в сторону Лютцена, чтобы там, объединившись с армией Густава Второго Адольфа, задать жару Валленштейну и Паппенгейму. Однако судьба распорядилась иначе. Разглядев в подзорную трубу шпили Бамберга, он отдал приказ изменить направление, свернув на тридцать мейле[4] к югу. Едва ли он хотел штурмовать Бамберг, у него не было для этого ни сил, ни соответствующих приказов, скорее всего, собирался провести фуражировку в пригородах, пополнив припасы, и только.
— И что? — неохотно спросила Барбаросса.
Ей не было дела до вояк трехсотлетней давности и их свершений, равно как и до всех никчемных знаний, напиханных под огромным давлением в трещащую стальную скорлупу на голове вельзера. Ей надо узнать, что за херня появилась у нее на руке и что она может означать, и только. Но перебить размеренно рокочущую речь эделя было не проще, чем перегородить Рейн плотиной из глины и веток.
— Кукла с выколотыми глазами… Старая гусеница на спелом яблоке… Когда бамбергские дозорные доложили о приближении шведов князю-епископу фон Дорнхейму, тот перепугался не на шутку. Знать, уже видел свою голову на шесте посреди разоренного города. Но больше всего он боялся не за свои сундуки и регалии, а за…