Барби. Часть 1
Шрифт:
Барбаросса едва не фыркнула в рукав. В ее родном Кверфурте, краю суровых углежогов, никаких различий между этими племенами не делали вовсе, отправляя в огненную яму всякого эделя, имевшего неосторожность показаться в окрестностях. Повозки эделей, остановившиеся на окраинах, также безжалостно сжигали, уничтожая проклятое Адом племя под корень без стыда и жалости.
И мало в чем отличались в этом от соседей. В Гросдубрау — сто сорок мейле от Броккенбурга — эделей по старой доброй традиции сжигали на кострах, обложив березовыми, для лучшего жара, бревнами. В Кодерсдорфе — двести мейле — тоже жгли, но только лишь фуггеров и супплиннбургов, которых винили в распространении чумы
Барбаросса ухмыльнулась, потеребив на ходу болтающийся за поясом кошель — его звон вызвал у стайки шлюх явственное возбуждение. Чтобы не вызвать преждевременного бегства, она опустила лицо вниз, делая вид, будто пристально разглядывает мостовую. Не лишняя мера предосторожности, учитывая ее репутацию в некоторых частях города. Репутацию, над которой она долго и плодотворно работала.
Броккенбург, как и многие вольные имперские города, не в меру свободно пользовался дарованными ему привилегиями, привечая разнообразный сброд и глядя сквозь пальцы на некоторые вещи. Еще полгода назад розенов и представить нельзя было где-то за пределами Унтерштадта, и вот пожалуйста — они не только обосновались в Нижнем Миттельштадте, насыщая воздух мускусными испарениями своих желез, но и взяли в осаду респектабельную прежде «Фавналию», изгнав отсюда местных шлюх. И наверняка кто-то из магистратской клики получил весомую пригоршню монет, чтобы закрыть на это глаза.
Барбаросса мрачно усмехнулась, не поднимая лица. Если бургомистр Тоттерфиш и дальше будет спускать это с рук, позволяя эделям бродить где вздумается, а также плодиться и размножаться, точно саранче, охнуть не успеет, как в один прекрасный день этот сброд, заполонив собой всю гору, доберется до Оберштадта. И тогда случится что-то очень, очень недоброе. Высокомерные ублюдки оберы и на людей-то смотрят, как на хрустящих под ногами насекомых, при виде эделей они точно осатанеют от злости. Не станут ни разбираться, ни разводить судилища. Оберы выше всех мирских судов. Просто спустят с цепи всех своих ручных демонов — и Броккенбург на долгие недели, а то и месяцы погрузится в одно исполинское, исполненное воплей и рыданий, облако дыма.
Но это случится не завтра и, если позволит Белиал, не послезавтра. К тому времени она уже покинет херову гору с патентом мейстерин хексы в кармане. И ей уже будет плевать, кто кого будет рвать на клочья. Она будет уже далеко.
Розены смолкли все разом — точно певчие птички, на чью клетку вдруг упала зловещая кошачья тень. Еще минуту назад беззаботно щебетавшие и похотливо хихикающие, при ее приближении они мгновенно напряглись, потеряв всю свою напускную непринужденность и показной лоск. У шлюх превосходное чутье. Настолько превосходное, что даже удивительно, отчего охочие до псовой охоты герцоги еще не заводят себе стаи натасканных на дичь дрессированных шлюх.
Вблизи их стайка производила еще более жалкий вид. Платья, издалека казавшиеся элегантными, были покрыты, точно оспинами, обильными заплатами, выглядывающие из-под них нижние юбки выпачканы в грязи и зияли прорехами, а тонкие креповые чулки, которыми щеголяли самые отпетые модницы, определенно знавали лучшие времена. Барбаросса без интереса скользнула взглядом
Паршивый товар, на который едва ли польстятся посетители «Фавналии» — те привыкли к сортам мяса получше. С другой стороны… Барбаросса подавила желание снять завязанный на правом плече платок, чтобы приложить к лицу наподобие маски. Мускусный аромат, распространяемый розенами, даже на подходе был ощутим. Тонкий, не успевший набрать силу, он ощущался зловонным и притягательным одновременно, точно смесь душистого цветочного нектара и запашка пролежавшего на солнцепеке сырого рубца. Скоро этот запах сделается гораздо, гораздо сильнее — она уже вошла в область его поражения.
— Здорово, профуры! — бросила она небрежно, поднимая голову, чтобы розены смогли увидеть ее лицо, — Что примолкли? Или это не вы только что предлагали мне поразвлечься?
Это произвело впечатление. Они не шарахнулись прочь, как она ожидала, но ощутимо напряглись, она услышала два или три удивленных и испуганных возгласа. Которые почти тотчас сменились настороженным недобрым ворчанием. За шелестом юбок и вееров она отчетливо услыхала скрежет зубов.
— Осади, красотка, — буркнул ей кто-то из толпы, — Ты выглядишь так, будто уже хорошо развлеклась. И будешь выглядеть еще хуже, если не укатишься отсюда прямо сейчас.
Не очень-то вежливо, подумала Барбаросса. Сказываются традиции памятного ее сердцу Унтерштадта. Эти мамзели пусть и забрались на пару десятков рут выше на блядскую гору, впиваясь в каменную твердь своими кривыми, подкрашенными гуммиарабиком[6] ногтями, еще не успели обрести свойственный Нижнему Миттельштадту лоск. Ничего, она подправит их манеры. Может, не так изящно, как это делают гувернеры из Оберштадта, зато бесплатно и весьма скоро.
— Меня не интересуют твои дырки, — спокойно отозвалась Барбаросса, пытаясь нащупать взглядом говорившую в месиве дешевого пестрого шелка, — Ни та, что внизу, которую ты подставляешь бродягам за крейцер, ни та, что сверху, из которой ты говоришь. У меня к вам дело и мне нужна ваша главная.
Сука, шагнувшая ей навстречу, не выглядела пай-девочкой. Широкоплечая, крепкая в кости, твердо стоящая на ногах, она заплетала волосы в пучок разноцветных косиц-дредлоков на макушке, подражая, должно быть, воительнице Бхайраве[7]. Никаких брошек, подвесок и прочих побрякушек, простая темно-синяя блуза из рытого фламандского бархата с пуфами на плечах, кожаные кюлоты, потертые в промежности и на коленях, а также узкий колет, расстегнутый ворот которого не прикрывал колючие острые ключицы. Кружевные перчатки на крепких предплечьях, не могли скрыть вполне увесистых на вид кулаков. Как и короткой обтянутой кожей дубинки, которая стыдливо пряталась за ее спиной, покачиваясь на ременной петле. Эта штука не спешила встрять в их разговор, но определенно готова была сделать это в любой момент.
Барбаросса мысленно хмыкнула.
Охранница этой блудливой стаи? Или такая же шлюха, как ее подружки, просто предпочитающая наряжаться на мужской манер? В Броккенбурге есть много женщин — да и мужчин, которые любят погрубее, а то еще и с плеткой. Пожалуй, она ничуть бы не удивилась, если бы выяснилось, что висящая на поясе дубинка куда чаще выполняет роль палки для ебли, чем оружия. И обтянута она не грубым и дешевым шевретом, что идет на ботфорты и конскую сбрую, а тонким шлифованным нубуком. Барбаросса мысленно хохотнула. То-то смеху будет, если ей проломят голову такой штукой. Сестрица Холера, которую ее кулаки не раз учили воздержанию и скромности, обоссытся от радости.