Барби. Часть 1
Шрифт:
Гомункул был жив, он просто спал.
Он не ворочался во сне, как спящие люди, его крошечная грудная клетка не раздувалась — ему не требовался воздух — но его полупрозрачные веки едва заметно трепетали, обозначая движения глазных яблок под ними. Вполне неплохой образец, машинально определила Барбаросса. Не то чтоб она мнила себя специалистом по блядским гомункулам, но за сегодняшний день видела достаточно уродцев со всеми мыслимыми патологиями, чтобы этот на их фоне показался почти красавчиком.
Спит. Дрыхнет. Должно быть, старик утомил его до смерти, заставляя декламировать
Как и все гомункулы, он чем-то походил на рыбешку — кажущаяся раздувшейся голова, выпученные глаза, крохотные сухие ножки, так плотно сжатые между собой, что могли бы сойти за рыбий хвост, узкие, состоящие из одних хрящей, бедра… Точно порочный плод соития человека и рыбины, засунутый в тесную склянку, подумала Барбаросса. Экая дрянь. Но Котейшество, без сомнения, будет в восторге. И Профессор Бурдюк тоже.
Банка, в которую он был заключен, тоже ей понравилась. Основательная, прочная, на шесть шоппенов, не меньше, и с плотной крышкой. Кажется, немного поцарапана, видно, старик не единожды ронял ее, а может, вымещал на ней злость при помощи чего-то твердого, но сейчас Барбароссе было на это плевать. Ее интересовала не банка, а ее содержимое.
Она осторожно приблизилась к банке, стараясь ступать все так же беззвучно. Выпученные глаза гомункула не моргнули — им и моргать-то было нечем — но она определенно ощутила бы неудобство, если бы они внезапно взглянули на нее. Темные, немигающие, в полумраке они казались сизыми и выглядели жутковато, как разбухшие виноградины, но, кажется, никак не реагировали на ее присутствие. Даже если гомункул очнется — плевать.
Гомункулы не умеют кричать, вспомнила Барбаросса, нащупывая мешок на поясе. У них нет ни легких, ни сформировавшихся голосовых связок. Они могут лишь издавать слабый писк в магической эфире, который наделенные адским даром существа могут слышать с расстояния в пару десятков фуссов, а простые смертные — разве что в нескольких шагах. Даже если гомункул проснется и заорет во всю глотку, ему не докричаться до хозяина, дрыхнущего на верхнем этаже.
Вытащив мешок из-под муки, Барбаросса осторожно протянула руку к банке и…
И только тогда поняла, что попалась.
В дешевых театральных постановках буйство магии обычно выглядит красочно и пестро, особенно если театр не скупится на реквизит. Специальные пороховые заряды, укрытые среди декораций арьерсцены, взрываются, разбрасывая вокруг разноцветные конфетти, а замаскированные курительницы начинают источать разноцветный дым. Неприхотливую публику это обычно приводит в восторг. Мало кто, заплатив за билет три гроша и еще грош за кружку дрянного пива, знает, как выглядит в реальности сложный узор сплетающейся вокруг тебя магии.
В реальности это выглядит совсем не так. В реальности… Черт, те пидоры в узких кюлотах, что ставят пьески на сцене, ни хера не знают, как работает магия. Не балаганная, с конфетти и хлопушками, а настоящая, питающаяся адскими энергиями и силами.
В реальности, угодив в настоящую сторожевую паутину из чар, которая вдруг пришла в действие, пробужденная каким-то сигналом,
Это было похоже на беззвучный взрыв.
Не было ни разноцветных искр, ни красиво змеящихся линий, танцующих вокруг нее, ни расцветающих дьявольских цветов. Просто кто-то поджег наполненную порохом плошку у нее перед носом, отчего в гостиной полыхнуло сразу множество ослепительных белых звезд, весь окружающий мир тряхнуло вместе с блядской горой, а незакрепленные его части зазвенели и задребезжали на своих местах.
Барбаросса замерла на месте, хватая враз омертвевшими губами воздух, сделавшийся вдруг неожиданно плотным. Страх собачьими зубами впился ей в живот и промежность, рванул так, что по кишкам прошла острая резь, даже ткань как будто явственно затрещала…
Блядь. Блядь. Блядь.
Не охранный демон, мгновенно сообразила она, отчаянно моргая, чтобы прогнать тающие перед глазами белые звезды, за которыми почти не различала гостиной. Будь это демон, ее ошметки уже болтались бы на стене, точно изысканный гобелен с инкрустацией из костей и жженого волоса. Значит…
Охранные чары. Вот, во что ты вляпалась, сестрица Барби, безмозглая ты мандень. Обычные охранные чары.
Самая простейшая ловушка, состоящая из россыпи адских сигилов, рассыпанных по дому. Эти сигилы, начертанные кровью или нацарапанные тончайшим лезвием, могут дремать долго, точно крошечные взведенные капканы — месяцами, годами — прежде чем какой-нибудь растяпа прикоснется к ним, пробудив прикосновением ото сна, заставив сплестись в смертоносный узор адских чар.
Только самые тупые суки попадаются в охранные чары. Надо быть совсем слепой безмозглой пиздой, чтобы не заметить ни одного адского сигила, не ощутить затаенной спящей магии. В такие ловушки попадаются только безмозглые воровки, ни хера не смыслящие в адских науках, да школярки с первого круга, влезающие в бакалейную лавку, чтобы набить брюхо, никчемные соплячки, которым голод затмевает разум…
…а еще самоуверенные суки с третьего круга, мнящие себя самыми ловкими на свете взломщицами, слишком горячие и несдержанные, чтобы смотреть по сторонам…
Барбароссе захотелось впиться зубами в руку, прокусить ее насквозь, чтобы боль на миг заглушила отчаянье и злость.
Я проверяла, едва не выкрикнула она, ощущая, как стремительно теплеет воздух в пустой гостиной, раскаляемый проснувшимися огненными точками-сигилами. Я полчаса проторчала в блядской прихожей, принюхиваясь и прислушиваясь! Я использовала птичье перо и пуговицу, я…
Ты просто искала не там, где следует, сестрица Барби, подумала Барбаросса. Напуганная рассказами про охранных демонов, ты с самого начала искала их следы, совсем позабыв о том, что чужой дом может таить в себе и другие ловушки. Ты не заметила охранных сигилов, не ощутила их спящего присутствия, не уловила запаха опасности. Если «Камарилья Проклятых» и посвятит ей когда-нибудь миннезанг, тот будет называться «Сестрица Барби, самая никчемная воровка во всем Броккенбурге», и поделом…