Барби. Часть 1
Шрифт:
Ничего. Это не делало вкус победы менее сладким. Даже если бы заглянувшая в Верхний Миттельштадт гарпия испражнилась ей на макушку, это и то не ухудшило бы ее настроения.
Добыла! Пробралась в чужой дом, да не где-нибудь, а в Верхнем Миттельштадте посреди дня, угодила в ловушку и вырвалась из нее, не оставив в пасти капкана ни пучка своей шерсти. Может, это еще не заявка на полноценный миннезанг в ее честь, но уже как будто бы недурной задел, а?..
Старый голем, спящий вечным сном в переулке, равнодушно проводил ее взглядом. Его пустые глаза — просто отверстия, просверленные забрале — взирали
— Спасибо, мессир Ржавый Хер! Горожане Броккенбурга благодарят вас за отличную службу! Оставайтесь на своем посту и…
— Спасите! Спасите меня!
Голос был тонкий, странного тембра, какого не бывает ни у взрослых, ни у детей, но отчаянно громкий. Достаточно, чтобы все прохожие вокруг нее в радиусе тридцати фуссов встрепенулись, как сонные рыбешки, услышавшие стук по стеклу аквариума.
Какого хера?
Барбаросса ощутила, как каждый ее башмак налился, точно жидким свинцом, ужасной тяжестью, едва не пригвоздившей его к брусчатке. Она споткнулась, потеряв равновесие, едва не выронив от неожиданности увесистый мешок.
— Спасите меня! Эта ведьма меня похитила! Я здесь, в мешке!
Какого, блядь, хера?
— Это она! Она! Страшная ведьма с лицом, похожим на обожженную кочерыжку! Я здесь! У нее в мешке! На помощь! Я хочу домой, к своему хозяину, господину фон Леебу! Эта воровка похитила меня! Зовите стражу!
Кто-то из прохожих оглянулся на нее. Какая-то дама нервно хихикнула. Како-то седой господин, задев ее взглядом, сам споткнулся и стал озадаченно тереть подбородок. Кажется, на какой-то миг даже спешащие мимо кареты замедлились, точно влекущим их лошадях тоже стало чертовски интересно понаблюдать за этой сценой.
Барбаросса стиснула зубы. В башмаках у нее был не свинец, а хлюпающая раскаленная ртуть. Жизнь на Репейниковой улице, текущая привольно и спокойно, как чистый лесной ручей, замедлялась, точно вода в нем делалась все плотнее и гуще. Замедлялась вокруг нее, сестрицы Барби, замершей статуей с чертовым мешком за плечом. Где-то вдалеке сверкнули в лучах заходящего солнца кирасы стражников — два холодных тускло-голубых огонька, тоже на миг замерших, а потом начавших быстро увеличиваться в размерах.
Во имя всех адских владык, какого хера?
Почему едва только ей удается уверить себя в том, что жизнь не такая уж и паскудная штука, как мироздание тотчас спешит уверить ее в обратном? И может ли дело принять еще более херовый оборот?
В переулке что-то негромко задребезжало. Барбаросса не хотела смотреть в ту сторону — ее взгляд прилип к кирасам стражников — но посмотреть, вероятно, все-таки стоило. Хотя бы потому, что звук этот, резкий и зловещий, определенно не относился к тем, которые стоило игнорировать.
Да, на это определенно стоило взглянуть.
Мессир Ржавый Хер, дребезжа латными пластинами, сбрасывая с себя истлевшие листья и мусор, медленно поднимался, разгибая суставчатые ноги. Тело его двигалось порывисто
Блядь.
Иногда ей казалось, будто сам Ад задался целью уничтожить сестрицу Барби.
Бежать с мешком за спиной чертовски неудобно. Барбаросса никогда не считала себя одаренной бегуньей, но бегать ей приходилось не раз, особенно в первый год своей броккенбургской жизни, спасаясь от опасности или, напротив, настигая добычу. Иногда бежать приходилось в отчаянно неудобных условиях — по щиколотку в грязи, истекая кровью, или изнемогая от черного похмелья. Иногда… Дьявол, ей пришлось истоптать по этим блядских улицам не одну пару сапог. Но сейчас…
Сейчас все ветра Ада дули ей в спину.
Она бросилась бежать еще до того, как старый голем распрямил свои насквозь проржавевшие члены, и успела отмахать половину квартала, прежде чем услышала ритмичный грохот за спиной.
Барбаросса оскалилась на бегу, чувствуя, как по загривку прошла приятная теплая волна — точно сам Дьявол потрепал ее мимоходом своей огненной рукой. Вынужденное долгое время сохранять неподвижность в затхлом стариковском доме, передвигаться на цыпочках и обмирать от каждого звука, ее тело, вырвавшись на свободу, обретя возможность двигаться не сдерживая себя, звенело и пело, точно спущенная тетива, а ноги сами собой летели вперед, гремя подкованными подошвами.
Господин Ржавый Хер, может, и был полон решимости вернуть украденного гомункула хозяину, да только слишком поздно спохватился. Даже если он не развалится, источенный ржавчиной, от первого шага, едва ли сможет проковылять за ней больше дюжины фуссов. От этой развалины толку не больше, чем от каменной статуи, не ей соревноваться с легконогой ведьмой!
Сердце, налившись горячей кровью, гудело точно колокол, заглушая многие окружающие звуки, оттого она не сразу разобрала грохот за спиной. Далекий, как раскаты грозы, опасливо обходящей гору Броккен стороной, но быстро нарастающий, делающийся похожим на оглушительный треск мельничных жерновов. Только жернова эти не крутились по кругу, питаемые энергией чар, методично перемалывая зерно, а врезались снарядами в трещащую и гудящую броккенбургскую мостовую за ее спиной.
Господин Ржавый Хер не только устремился в погоню, но и чертовски быстро сокращал дистанцию, двигаясь с удивительной для такой махины скоростью. Оглянувшись, Барбаросса увидела его грузное тело, похожее на несуразно огромный рыцарский доспех, переваливающееся с одной ноги на другую. Выгоревшая на солнце броня казалась даже не серой — бледно-пепельной, точно истлевший саван. Вот только пружины и тяги под этой броней, хоть и отчаянно звенели, все еще не рассыпались. Каждый его шаг, грохочущий, заставляющий лопаться столетние булыжники мостовой, точно цукаты на пироге, съедал по пять фуссов[1] — и каждый был впятеро больше ее собственного.